Ознакомительная версия.
После того же, как принесли расшифровку последнего требования, тело Траха начало корчиться в жутких позах, весьма схожих с любовными, а тестикулы подкатили к дыхательному клапану. Да и как было такому не случиться, когда чужаки не только разукомплектовали и, скорее всего, сожрали парламентеров, но и однозначно дали понять, что впредь собираются питаться летающими домашними животными с Мяузлы, притом в молотом и поджаренном с крошками, образцы которых прилагались, виде.
Воображение профессора нарисованной картиной умерщвления милых склизких зверюшек не ограничилось, но пошло еще дальше по пути, в конце которого возникал естественный вопрос – в каком виде они собираются заниматься любовью с населением Понго-Панча? Вот тогда-то Траху и захотелось умереть в процессе коитуса, хотя геройская мысль, что «мертвые сраму не имут», и не пришла ему на ум. В юности профессору доводилось изучать историю и, в частности, некрофилию, процветавшую на родной планете в те дикие времена, когда неразвитый интеллект пращуров не делал различия между живыми и мертвыми и партнеры не всегда замечали, что один из них уже повенчался со смертью. Иногда это приводило к парадоксам и тогда о некоторых особях говорили, что они мертвыми сношаются лучше, чем при жизни. При воспоминании о подобных фактах Траха до сих пор передергивало.
Но только до сих пор.
…По мягкому черно-багряному куполу неба над космодромом пробежали первые жемчужные змейки зари и звезды слегка побледнели, когда первые котлеты были готовы. Нет, ни у кого не поднялось лишить жизни котяг-летяг, которых-то на Понго-Панче и было-то раз-два и обчелся – их заменили размороженными трупами чау-чамов. Один из помощников профессора здраво рассудил, что перемолотое мясо равнозначно пережеванному, а значит, потерявшему свой вкус.
Развивая эту идею, Трах попросил синтезировать побольше так называемых сухарей, не подозревая, что тем самым поставил себя на место общепитовских кухарок и даже пошел по их следам, распорядившись жарить полученную в автоклаве суспензию до получения однородной массы. Говоря проще – до состояния, по сравнению с которым подметка ботинка показалась бы земному гурману верхом кулинарного искусства. Впрочем, всего этого, как уже упоминалось, профессор не знал и наивно предполагал, что сытые желудки чужаков смягчат участь соотечественников.
…От идеально плоской поверхности космодрома, на которой торчали звездолеты, оставленные где попало опоздавшими пилотами, отразились первые лучи светила и во весь рост растянулся вопрос – кому предстоит доставить пищу к кораблю незваных пришельцев? Никто даже из самых отъявленных храбрецов не изъявил желания быть добровольцем – никому не хотелось умирать неудовлетворенным, тем более что в воздухе витал дурманящий аромат секреций, который приносил ветерок со стороны жилых кварталов, а кровь бурлила инкрециями. Трах, как известно, тоже мечтал совсем о другой смерти, а посему было решено отправить в финальный путь последнюю копию гида.
Покидая территорию космодрома, профессор оглянулся лишь раз, чтобы увидеть, как убогое и неуклюжее создание, наполненное неслыханной пищей, бредет на двух конечностях к запрограммированной цели.
Сиротливая фигура.
Одинокая смерть.
Совсем не сексуально.
***
– Странная реакция, из которой, впрочем, все равно следует – ты видишь то же, что и я, – услышал Семен и вздрогнул.
Фраза показалась ему абсолютно нелогичной. Она настолько диссонировала со сном, что впору было считать его кошмаром. Да и как тут думать иначе, если так обрывается диалог двух милых-милых старушек, разговор, который неспешно протекал у его кровати. Начался он, помнится с того, что старушечий голос сказал:
– Нет, что ты не говори, но не нравиться мне это их выражение: «мертвый час». Если все, кто бодрствует, должны в это время спать, то почему они не будят тех, кто спит, а? Покойников, что ли, в этот свой «мертвый час» в морг свозят? Ты как думаешь, Наташа?
Голос тещи произнес с плохо скрываемой ненавистью:
– Ее смерть будет на твоей совести.
Семена моментально захлестнуло чувство вины, потому что сразу сообразил – речь идет о Марии. Однако не успел Саньковский пролепетать, что, он, мол, оказался на Понго-Панче не сам, но, как говорится, «волею пославшей мя жены», как оправдываться за него начал голос, который тоже был ему отлично знаком:
– Почему это на моей? Что я, санитарка какая, а? Кроме того, я Жулечке такое не раз делала и ничего!
«Не видят они меня и это есть хорошо», – рассудил Семен, расслабился и приготовился спать и слушать дальше в приятной и теплой невесомости, где пребывало его тело.
– То-то я смотрю, что глаза у вас, как у двух сестер-алкоголичек!
– Да ладно тебе, Наташа! Надо же как-то стресс снимать. Ты сама посмотри – ничего же с ней не случилось.
– Время еще покажет, но видит Бог…
И тут в сон Семена, на самом, как всегда, интересном месте, вмешался Длинный, порадовав его тем, что их точки зрения якобы идентичны. Не успел Саньковский окончательно прийти в себя, как был ошарашен еще одной репликой:
– Я думал, что ты человек самодостаточный. Ну, то есть, что тебе хватает самого себя…
– Ты это о чем?
– О твоей бурной радости при виде двойника.
Физиономия Семена выразила такую степень изумления, что друг поспешил добавить:
– Я, например, испугался едва ли не до икоты, а ты – Сенечка!
– Я?
– Ну, а кто? Я, что ли?
– Ну да, – спросонья спорить не хотелось. – Это я – Сенечка! Единственный и неповторимый!
Длинный неестественно расхохотался и тут Саньковский увидел себя на мониторе. Ему перехватило дыхание, но он быстро сообразил, что к ним направляется последний гид – его копия. Присмотревшись внимательнее, он решил, что Семен-штрих гораздо симпатичнее как майора Вуйко-штрих, так и штрих-Горелова.
Продолжая рассматривать своего искусственного двойника, Саньковский не удержался от самодовольной улыбки – Семен-штрих тащился к кораблю как на заклание, всем своим покорным видом олицетворяя жертвоприношение богам, а кому неприятно почувствовать себя богом хотя бы раз в жизни? Пусть чужим, но…
Эта гордая мысль вымела остатки непонятного, навеянного ностальгией сна из головы Саньковского, и он весело хлопнул приятеля по плечу:
– Понял?!!
Длинный дернулся, хлопнул глазами, как ружье двумя холостыми патронами, и нерешительно поинтересовался:
– Что?
Семен цыкнул зубом, но времени на объяснения не было – квазидвойнк уже барабанил по обшивке.
– Идем, узнаем, с чем к нам пожаловал дорогой гость!
Ознакомительная версия.
