В склады его загнали ребята Яглафа. Я поставил свой кар у ворот, и, приоткрыв одну створку — они там с незапамятных времен не запирались, — вошел во двор. Солнце еще не встало, но уже совсем рассвело, и я сразу заметил его в проходе между строениями, что идут параллельно Шестой улице. Но вида не подал. В таких делах никогда не следует проявлять инициативу — у него могло быть оружие.
Я пересек двор, достал из кучи старых досок, что лежала у стены, отделявшей двор от пустыря, лопату и банку для червей и начал копать. Земля там жирная, потому что раньше у стены был разбит цветник, и даже сейчас среди зарослей лебеды и иван-чая можно наткнуться на чахлый тюльпан или нарцисс — но только по весне, пока сорняки еще не пошли в рост. А червям что цветы, что лебеда — все едино, и довольно быстро я накопал их изрядное количество. А этот тип в плаще все не выходил.
Наконец, мне это надоело. Я спрятал лопату, взял банку в правую руку — если надо, я и с левой стреляю неплохо, но обычно этот народ чувствует себя спокойнее, когда правая рука чем-то занята — и, насвистывая, двинулся к воротам. Бедные червяки, сколько я вас накопал под этой стеной, и все недосуг выпустить вас обратно, когда минует надобность.
По сторонам я не смотрел. Если он не выйдет сейчас, значит вообще не выйдет, и придется действовать другими методами. Но он своего шанса не упустил.
— Извините, — услышал я сзади неуверенный голос. — Я, кажется, заблудился.
Я медленно повернулся и впервые как следует разглядел его. Он был среднего роста, на вид довольно щуплый и, к счастью, ничего не держал в руках. Не люблю я, когда они что-то держат. И белый плащ его не показался мне таким уж чудным, хотя здесь, конечно, так не одеваются. А акцент — что ж, смешно было бы, если бы он говорил без акцента.
— Эт-то точно, — сказал я. — Как вы сюда попали?
— Я… я перелез через ту стену, — он говорил неуверенно, но спокойно. Это и ввело меня в заблуждение. Если бы он разговаривал, как сейчас, дрожащим от страха голосом, я не стал бы терять на него времени. — Видите ли, в меня стреляли… некоторым образом, — добавил он несуразную фразу.
— По-моему, в вас стреляли самым натуральным образом. Я слышал выстрелы со стороны Патинки.
— Это там? — спросил он, кивнув в сторону дальнего угла двора.
— Ну конечно. Как вы там оказались?
— Это довольно трудно объяснить. Я не понимаю, почему в меня стреляли.
— Ваш плащ, — сказал я флегматично.
— Что?
— У вас плащ белого цвета. А вы забрели на рассвете на земли Яглафа — чего же удивляться? Сами виноваты.
— Но я же не знал… Послушайте, если я нарушил какой-то закон, я готов понести наказание или уплатить штраф. Зачем же меня убивать?
Очень нужен здесь его штраф. А наказание — если всех их наказывать, то работать некому будет.
— Вы приезжий? — спросил я.
— Да.
— По говору чувствуется. У нас так не говорят, — и я повернулся, чтобы уйти.
— Н-но послушайте, — сказал он мне в спину. — Что же мне делать? Я не знаю, куда мне идти, чтобы… чтобы в меня хотя бы не стреляли.
Я снова повернулся, медленно оглядел его с головы до ног.
— Прежде всего, снимите этот плащ. В нем вы все равно далеко не уйдете.
Он стал быстро расстегивать пуговицы. Под плащом оказался свитер и нечто вроде брюк. В сумерках можно было пройти мимо и не заметить ничего странного. Но не днем. Поймав мой взгляд, он неуверенно опустил глаза.
— А другой одежды у вас нет? — спросил я.
— Н-нет.
— Н-да, вам не позавидуешь. В городе в этом не покажешься, а здесь ребята Яглафа вас скоро найдут.
Он начинал мне нравиться. Немногие способны выслушать такое и остаться спокойными. Он был озабочен — но не испуган, нет. Кто ж знал, что это из-за таблеток?
— Что же мне делать? — снова спросил он.
— Слушайте, а как вообще вас сюда занесло?
— Это долгая история. Может, вы мне поможете?
— Вообще-то я собирался на рыбалку…
— Я заплачу, — быстро сказал он.
— Дело не в деньгах. Мне не хотелось бы портить отношения с Яглафом. А вас я не знаю.
— Я не сделал этому Яглафу ничего плохого.
— Но вы ходили по его земле, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал я. Но уже решил помочь ему. Ведь бывает, что среди таких оказываются стоящие люди.
— Спасибо. Я не останусь в долгу.
— Надеюсь, — сказал я флегматично. Тут как раз очень кстати со стороны Патинки раздался выстрел. — Не будем терять времени. Мой кар стоит у ворот. Сейчас я выйду, раскрою дверь. Как только я свистну, прыгайте внутрь и ложитесь на пол. Двери я закрою сам.
Он молча кивнул, и я протиснулся в щель между створками ворот. Солнце, выкатившись из-за Монта, уже жарило вовсю, и страшно было подумать, что ждет нас днем. И это на такой высоте… Представляю, каково сейчас внизу, в долине.
Вокруг не было ни души, но я не спешил. Обошел кар, пнул ногой по левому переднему колесу, потом открыл дверь и забрался внутрь. Банку с червями поставил под сиденье и, конечно, сразу забыл о ней. Потом раскрыл заднюю дверь и еще раз огляделся по сторонам. Было по-прежнему пусто, и я негромко свистнул.
Только по тому, как мой кар качнулся и слегка осел на задние колеса, я понял, что пассажир уже внутри — разглядеть его прыжок я не успел. Я закрыл дверь и завел мотор. Еще не поздно было от него избавиться — высадить его у поворота на Стрейт, а ребята Яглафа погнали бы его в нужном направлении. Никто не осудил бы меня за это. Но что-то меня удержало. И вот результат — усталый и злой, я сидел в погребке у Клемпа, сосал кружка за кружкой казенное пиво и смотрел, как этот таблеточник все больше раскисает от страха. Эх, знать бы утром, чем все это кончится…
— Можете подниматься, — сказал я, проехав километра два.
В зеркало я увидел, как он осторожно сел и, стараясь особенно не высовываться, огляделся по сторонам.
Он не выглядел испуганным, и это заставило меня решиться окончательно. Поворот на Стрейт я проехал не останавливаясь, свернул вскоре налево и выехал через мост на Третью. Здесь было уже довольно людно, открылись маленькие кафе, взад и вперед сновали кары самых последних моделей. Он осмелел, вовсю смотрел по сторонам, пытался, наверное, разобрать вывески — скорее всего, безуспешно. Напротив Пинг-Понг Холла я свернул направо и чертыхнулся, едва не переехав покойника, лежащего в луже крови у самого тротуара. Мой пассажир побледнел, но не сказал ни слова, и я, объехав труп по противоположной полосе, спросил:
— Как вас зовут?
— Лиммель. Ян Лиммель, — ответил он, как мне показалось, упавшим голосом.
