— А? — Девушка вздрогнула, огляделась и сладко потянулась всем телом. — О-ох, усыпил ты меня своими разговорами. Это пан Кравцов у нас любил пофилософствовать: подопрет рукой подбородок, уставится поверх наших голов и бубнит, а мы с девчонками выкройки рассматриваем, а ребята в «балду» играют. — Она погладила Виктора по руке. — Ты вот рассуждал о чем-то там, а мне приснилось, как я в магазине толкаюсь. Хорошо, что здесь магазинов нет…
Девушка потерлась щекой о его плечо, и он мысленно плюнул на все свои рассуждения и обнял ее, со сладостным возбуждением ощутив под тонкой тканью платья молодое упругое тело.
…Она не сопротивлялась, когда он раздевал ее на траве под березами и звездами. Она часто дышала, и груди ее были горячими и нежными, и губы ее тоже были горячими и нежными, и он прорвался в нее как поток, рушащий плотину, как ветер, распахивающий окно — и закачались березы, и закачались звезды, и содрогался в едином ритме весь странный ночной мир вокруг…
…Все было хорошо, все было чертовски хорошо, и не было никаких проблем, и день грядущий не нес никаких забот, не нужно было никуда спешить, задыхаться в переполненном автобусе, созерцать опостылевшие телевизионные маски, выслушивать серые слова и что-то говорить самому. Все было хорошо…
Утром обнаружилось, что «блинчики» изменились. Они оплыли, словно растаявшее на горячем блюдце мороженое, осели, лишившись толстых морковных ножек, и превратились в невысокие желеобразные холмики, сохранив от прежнего вида только свою пятнистость.
— Процесс опять пошел, — прокомментировал заядлый доминошник Коля Таран и плюнул с платформы на претерпевшие очередную метаморфозу плоды трудов «ограниченного контингента». — Скоро жабы оттуда полезут с во-от такенными жлебальниками и начнут нами закусывать.
— Не мели, Мыкола! — зычно одернул его Петрович. — Никаких жаб тут и в помине нет и не будет. Работай себе да лупи по столу костяшками, дуплись на оба конца — и все дела. И не разводи тут нездоровые настроения.
Петрович, судя по его высказываниям, давно сдал в архив планы проведения рекогносцировки и разработки вариантов избавления от плена с определением направления главных ударов. Петрович оказался отменным картежником, знатоком огромного количества анекдотов и историй из жизни военнослужащих. Он пел под гитару (в его доме оказалась гитара), занимался (и, кажется, небезуспешно) «амурными» делами и сожалел лишь о том, что нет рядом бывших армейских приятелей-сослуживцев.
А вообще пленники постепенно разбились на отдельные группки, согласно, так сказать, своим склонностям и интересам, и потихоньку начали возникать даже новые семейные пары… Это дало повод к незлобивым шуточкам типа: «Ох, Людмила, забросят тебя домой, твой-то тебе ноги повыдергивает!» — или: «Смотри, Анатольевич, жинка тебе достоинство укоротит, когда вернешься, а Любаше глаза повынимает», — и прочим в том же духе.
Выгрузились, разошлись по бороздам, не обращая уже никакого внимания на Кубоголового, воспринимая его просто как деталь однообразного незатейливого пейзажа. Белецкий работал, производя заученные движения, он свыкся с ролью автомата и не думал о том, что делает: руки и ноги справлялись с работой без участия сознания. Рядом, справа и слева, выполняли производственные задачи десятки таких же автоматов, одетых и обутых кто во что возжелал, накормленных, поправивших здоровье, сексуально удовлетворенных, беззаботных и предвкушающих близкий приятный традиционный отдых.
Белецкий изредка обменивался улыбками с работающей рядом Анной и с трудом подавлял приливы желания, с замиранием сердца вспоминая ночь прошедшую и, распаляя воображение, рисуя ночь будущую. Много, много ночей!
Это ведь вовсе не измена, говорил он себе, это просто действия с учетом сложившейся ситуации. Действия, наиболее соответствующие ситуации. Кто знает, сколько еще предстоит здесь пробыть? Может быть, всю оставшуюся жизнь… А потребности-то требуют удовлетворения…
Потребности… Когда-то, довольно давно, в незабывшемся еще прошлом, людей вели тернистым, но верным путем в светлое будущее, к сияющим вершинам коммунизма. Да-да, Белецкий хорошо помнил прочитанные или услышанные в детстве восхитительные торжественные слова: «сияющие вершины коммунизма». Прекрасные вершины были именно тем местом, где каждый отдаст «по способностям» и воздастся ему «по потребностям».
И вот, выходит — дошли? Пусть не сами дошли, пусть их насильно сюда затащили — но они достигли сияющих вершин. И способности используются, и потребности удовлетворяются.
Вообще идея коммунизма, как общества, которое воплотило бы этот принцип использования и удовлетворения, была Белецкому весьма симпатична. Пусть даже это общество зовется не коммунистическим, поскольку само слово «коммунизм» считается нынче чуть ли не матерным; пусть будет постиндустриализм, пусть будет неокапитализм или что-либо другое. Не в названии дело. Дело — в воплощении принципа. От каждого — то. Каждому это. Основа. Фундамент. Краеугольный камень.
Так вот они — сияющие вершины? Вот он — блаженный край мечты? Здесь ведь лучше, чем там, у звезды по имени Солнце, в озабоченном проблемами городе озабоченной проблемами страны? Вот они, счастливые люди, попавшие-таки на седьмое небо и обретшие, наконец, прекрасную жизнь на надежной тверди сияющих вершин. Довольные. Сытые. Не беспокоящиеся о завтрашнем дне. Каждому — по потребностям..
«А ты доволен?» — спросил он себя. И ответил себе: «Нет, мне этого мало. Мне нужно что-то еще. Потому что я не такой, как они. «И все-таки выше тех, кто на земле!» Я не такой…»
Анна наклонилась над лункой в двух метрах от него, он посмотрел на ее обтянутые черными брючками ягодицы, мысленно сжал их руками и едва удержался от желания броситься к ней, обхватить сзади и… Она, словно почувствовав его неистовое желание, обернулась и, прищурившись, ласково и призывно посмотрела на него.
…Работу, как всегда, закончили в срок, придя к финишу ровной линией, ноздря в ноздрю. Сложили инвентарь и, переговариваясь, с шуточками-прибауточками направились к летающей платформе, минуя Кубоголового как пустое место. И лишь Толик-погребокопатель, поотстав, вдруг свернул к надзирателю.
— Слышь, товарищ заведующий, — сказал Толик, остановившись перед белой фигурой и подобострастно глядя на нее снизу вверх. — Я с просьбой от имени коллектива. — В голосе его звучали умоляющие нотки.
Услышав проникновенный голос Толика, Белецкий, шедший вместе с Анной в числе последних, остановился, с любопытством ожидая продолжения. Лично он никаких просьб к Кубоголовому не имел и никаких полномочий Толику не давал. Может быть, состоялось какое-нибудь закрытое собрание членов клуба «На Валюхе»?
