Секундное замешательство и командный голос, каким ни одной из Юль вовек не сказать:
— Эй, Лизка, ты чего молчишь? Онемела от радости? – и тут же крик: — Нет-нет, я же говорил, что в мальчишку поселюсь. Куда ты меня тащишь? Мы же договорились!..
Сонечку стошнило на пол, еле успела отвернуться, чтобы не забрызгать мать.
— Витькаля – воды!
— Я бегом!
— Сонечка, не надо! Ты же меня знаешь, я тётя Полина. Мы с тобой знакомы, я же с тобой разговаривала… Не надо!
— Кх-ха!.. – новая порция рвоты, с пеной и желчью.
— Й-а-а-а-а!.. – бессмысленный животный визг.
— Кх-ха! – горькие капли стекают по подбородку.
Вбежал Витькаля со стаканом воды. Сонины руки тряслись, зубы выбивали дробь о край стакана. Отодвинулась, непонимающе глядя на воду, пытаясь вспомнить, где это уже было. Ах, да, Агнешка также просила воды и не могла её выпить. Только тогда убивали Сонечку и были уверены, что это получится.
— Кто там ещё? Выходите сами.
— Не меня! Машку забирай, это она придумала!
— Кх-х…
— Не тронь, я сама уйду! В своё старое тельце уйду… я же не хотела!
— Витькаля, ещё воды!
— Там больше нет питьевой, у нас лимит выбран.
— Техническую давай, любую!
Витькаля побежал к водоразборной точке.
— Выползай, кто там цепляется.
— Я больше не буду! Ы-ы!..
— Х-хы.. – вода, смешанная вовсе неясно с чем, потекла на пол.
Секунда молчания, и голос привычный и совершенно спокойный:
— Сонечка… Вот ты какая… А говорили, тебя нет. Но я этому никогда не верила. Ты за мной пришла?
— Мама-Юленька! – закричала Соня. — Не нужно смотреть! Я вычищу чужих и уйду. Ты только подвинься, там за тобой ещё что-то прячется.
— Юленьки, я вас всегда любила! Не отдавайте меня этому!
— Х-х…
Появился Витькаля с пустым стаканом.
— Там и технической не дают!
— Добудь хоть сколько…
— Ва-ва-в-ва…
— Ы-а!.. – натруженное чрево пытается внутренности выблевать на загаженный пол.
Крики, стоны, визги, мольбы – и всё зря. Того, кто вырос в Семейном, причитаниями не разжалобить. Когда Витькаля появился со стаканом чистой воды, выклянченной или украденной где-то, он увидел, что Сонечка сидит, прижавшись к матери, стараясь сколько возможно отодвинуться от зловонной лужи, и на голове у неё нет страшных чёрных полос.
— Тише, — сказала Сонечка. – Мамы спят.
— А эти где?
— Вот они, — палец указал на растёкшуюся по полу блевотину. – Теперь надо пол мыть, а у нас воды нет.
* * *
— Баю-баюшки-баю, баю мамочку мою. Спи мама-Юленька, спи мама-Юляшка. Всё хорошо, дочка вернулась, мальчики в порядке, спят в детской комнате на своём коронном верхнем месте. Сегодня они вели себя достойно, не как детишки, но как мужчины. Завтра я пойду в Управление полиции и заставлю отпустить пап.
— Как ты это сделаешь? – спросили спящие мамы.
— У меня нет документов, поэтому, что бы я ни сказала, первым делом меня подключат к психоанализатору, чтобы установить личность. А дальше я сделаю всё, что угодно.
— Только не надо никого убивать!
— Конечно. Когда убиваешь другого, то понемножку убиваешь и себя. А полицейских и не за что убивать. Они же не плохого хотят. Им хочется улучшить статистику раскрываемости преступлений, а что при этом невинные в тюрьме сидеть будут, они просто не думают. Ещё им денег хочется; в этом ведь тоже нет ничего плохого. Денег хочется всем. Я суну взятку полицейскому начальству, и к вечеру папы будут дома.
— Боже мой, Сонечка, — откуда у тебя такие слова? Мы тебя им не учили. И откуда у тебя деньги на эту… взятку?
— А ты знаешь, сколько денег перечислил покупатель бандитам за то, что они меня украли? И сколько всякой грязи вывалил он на меня из своей вонючей памяти?.. Это счастье, что меня нет, иначе я давно бы умерла. Я была бы счастлива не знать и не уметь всего этого, но теперь уже ничего не переделаешь.
— Ты убила этого человека?
— Нет. Я сделала с ним хуже.
Они долго молчали – спящая мама и бессонная Сонечка.
— Мама, ты теперь будешь меня бояться?
— Я люблю тебя больше всего на свете и буду любить всегда.
— И немножко бояться.
— Ну, разве что, совсем немножко.
— Знаешь, мама, мне, наверное, лучше жить отдельно. У меня есть своя комната, всё будет очень просто устроить.
— Ты с ума сошла! Ты же ещё совсем ребёнок.
— Ещё добавь, что такие, как я в школу ходят. А я не хожу. Я – никто, значит, возраста у меня тоже нет. Если я останусь, ты будешь вскакивать по ночам от мысли, что чудовище подбирается к твоему спящему сыну. А каково будет Витькале? Он храбрый мальчик, но он видел, как я давила тёток и выхаркивала то, что осталось от них. Ты не беспокойся, я буду приходить часто. А звонить так и вовсе каждый день. Я завтра же пойду и куплю всем телефоны. А хочешь другую квартиру, в пять раз больше этой? Думаю, денег хватит.
— Нет-нет! Что ты… У нас очень хорошая уютная квартира. Надо же такое придумать – квартира в пять раз больше нашей… Хотя, это всего лишь сон, а во сне бывает всё, что угодно.
— Но утром сон начнёт сбываться, и ты поймёшь, что это к лучшему.
— Как может быть к лучшему, если ты уйдёшь?
— Ну, куда я денусь? Ведь кроме вас у меня никого нет. И попробуй только не позвать меня, когда на ужин будут блинчики с патокой!
— Сонюшка, ты прелесть!
— И ты, мама, прелесть. Я тебя очень люблю.
— Почему ты говоришь так, будто я одна? Ведь меня две…
— Потому что мы спим. Ты – давно, а теперь и я уснула. Во сне нет Юляшки и Юленьки, есть только моя мама. И я тоже, пусть самую капельку, но есть.
* * *
Все знают, если ребёнка украли, его больше никто не увидит. Увидеть можно тело, но в нём будет совершенно другой ребёнок, богатый и благополучный, которому нечего делать в тех местах, откуда была похищена его обновка. Украденные дети никогда не возвращаются.
Сонечка шла по дортуарам Семейного, и десятки взглядов провожали её. Все знали, что её похитили, все видели, что она вернулась. Спросить напрямую никто не решился, лишь пара самых отчаянных выкрикнули, будто ничего не случилось:
— Сонечка, привет!
И Сонечка отвечала, как привыкла за последние годы:
— ЗдорОво!
Кто и зачем обучил малышку фамильярному приветствию, не скажут и старожилы Семейного, но зато все могли убедиться, что перед ними действительно Сонечка; подмены нет.
Дурачок Сашка, косолапо ступая, подбежал к Сонечке. Сашкиному телу было лет пятьдесят, и это было тело абсолютного идиота. Короткие кривые ручки и ножки, свисающее пузико, лицо, состоящее, кажется, из одних надбровных дуг. Даже для рассадника бомжей Сашка был явлением уникальным. В него сбрасывалось всё отжившее и издыхающее, и никто не знал, сколько человеческих ошмётков дотлевает в мозгу, не способном вместить даже одну полноценную личность. Но в Сашкину убогую память намертво врезалось воспоминание: когда-то пятилетняя Сонечка сыграла с ним в ладушки. Такое забыть невозможно.
