8
Снилась Аля.
Она была в белом свадебном платье, при сбитой набок фате и с ненатурально взрослой причёской, уже слегка растрепавшейся. Всё это ей удивительно шло. Они с Ильёй на спор плясали вальс под «Облади-обладу», и выяснялось, что это вполне осуществимо, если не очень обращать внимание на музыку. А младший лейтенант Василий Мудрых, затянутый по случаю собственной свадьбы в парадный, «цвета морской волны» мундир, был непривычно угрюм, прихлёбывал шампанское, как воду, и косил на невесту ревнивым глазом. В нём просыпался домостроевец. Ему начинало не нравиться, как взмётывается в танце белый подол с высоким, выше середины бедра, разрезом, то и дело открывая Алины загорелые ноги.
Ну и чёрт с ним.
Зато это нравилось Але.
К тому же, ведь это, наверное, был их последний танец, и пускай Васька потерпит.
Все свадебные благоглупости были уже позади. Дрых, растянувшись под гардеробной стойкой, шафер, мужественно выхлебавший полную туфлю коньяка. Наливался хмельной нетворческой тоской институтский поэт, шевелил губами и досадливо мотал головой — видимо, его программа была ещё не исчерпана, а может быть, он остро переживал слишком вольную редактуру своих эпиталам и мадригалов. Валялись под ногами бумажные мальчики и девочки, в невыполнимом количестве извлечённые Васькой из капустного кочана. Кое-где, под ногами же, похрустывало стекло. В одном тёмном углу целовались («У вас своя свадьба — у нас своя свадьба!»), а в другом то затухал, то с новой силой разгорался генеалогический спор: кто кому теперь шурин и деверь, а кто просто свояк…
И почти никому, кроме притомившихся музыкантов да возревновавшего мужа, не было дела до чудных Алиных ног.
— Давай больше не будем его дразнить, — шепнул Илья.
— Ещё чего! — возразила Аля. — Наоборот! — И тряхнула головой так, что фата наконец оторвалась и мягко спланировала прямо в тарелку поэта.
Музыканты, словно того и ждали, сопроводили полёт фаты заливистыми фиоритурами и выдули в саксофон жирную коду.
— Судьба! — сказал Илья, останавливаясь и останавливая Алю.
— Случайность, — возразила она и положила голову ему на плечо.
— Закономерная случайность, — сказал Илья, мягко отстраняя от себя чужую жену. — То есть, судьба.
Потому что он уже слышал, как шумно сопит над своим фужером Васька. (Но, видимо, всё-таки, понимает, что это глупо, и не встаёт, боясь потерять лицо.) Илья покивал ему сочувственно и успокаивающе, а Васька пренебрежительно дёрнул погоном: да знаю, мол, и сам, что ерунда, а вот…
Поэт между тем обнаружил нечто белое и воздушное у себя в тарелке, перестал шевелить губами, поднял ЭТО двумя пальцами и огляделся: откуда оно прилетело? Увидел Алю без фаты, поморщил чело, соображая, и вдруг возрадовался.
— Горь!.. — возопил было, но Аля погрозила ему кулаком, и поэт снова задумался. Аля кивнула ему глазами на Ваську и пошевелила пальчиками: «мани-мани» — выкуп, мол, требуй!
— Не разоришь мужа? — спросил Илья.
— Бутылкой откупится — Ванюша не жадный… Выйдем? — не спросила, а приказала она вдруг и двинула Илью к дверям.
— Подышать? — спросил Илья, подчиняясь (не очень охотно, потому что Васька-таки не вытерпел и стал подниматься из-за стола).
— Ну, и подышать, — согласилась Аля. Тут она тоже увидела движение мужа и крикнула ему: — Вася, ты посиди, мы на минутку! — и Васька с очень равнодушным видом повиновался.
Сквозь прозрачную стену кафе-стекляшки Илья заметил, что идёт снег, падает и, наверное, тает, не долетев до земли, но всё-таки снег, — и, проходя мимо гардероба, захватил чей-то пиджак, набросил на Алины плечи. Они прошлись под снегом вдоль стены, глядя, как внутри поэт Ванюша, преодолевая неожиданные препятствия в виде столов и стульев, двигается параллельным курсом за своим выкупом.
— Ну и как? — спросила она, не глядя на Илью.
— Стопроцентное поражение! — весело признался Илья. — Оказывается, это возможно!
— Не понимаю, — она остановилась и посмотрела на Илью. — Если возможно, то почему поражение?
— Но ведь я утверждал, что у нас ничего не получится! А у нас очень здорово получилось. Жаль, что почти никто не смотрел… — Он увидел Алино лицо и осёкся. — Погоди… Ты, собственно, о чём?..
— А ты?
— О вальсе. Под шейк.
— А я о другом. Или ты уже забыл?
— Понял, — сказал Илья. — Нет, я не забыл.
— Ну и как? — снова спросила она. — Там — тоже поражение?
— Там пока неопределённость. Я пробую.
— Ты пробуешь… — повторила Аля и отвернулась.
— Послушай, — сказал Илья. — Это совсем не так просто, как тебе хотелось бы… Да и мне тоже… Это три недели шагать — и то, если никто мешать не будет! А я всего пятый день в пути.
— И тебе уже мешают?
— Да.
Илья решил не вдаваться в подробности. Незачем Але знать эти подробности.
— Кто мешает?.. — Она по-прежнему не смотрела на него, а смотрела в кафе, сквозь стекло.
— Люди мешают, — сказал Илья, закипая.
— А ты с ним справишься?
Илья взял её за плечи и развернул к себе.
— Я попробую, — сказал он, глядя в её глаза.
Он вдруг с болезненной остротой ощутил, до чего же это приятно и замечательно — смотреть в глаза человеку. Например, Але… А кому ещё он может смотреть в глаза? Только ей. Он вынужден был наконец осознать, что Васька приобретает гораздо меньше, чем теряет он, Илья, и что нет в этом обиды и несправедливости. Это судьба.
Глупо было бы ждать справедливости от судьбы и глупо было бы на неё обижаться.
Они смотрели друг другу в глаза и не произносили больше ни слова. Только взгляд Алин становился всё мягче — и одновременно твёрже, уверенней. Она почти верила Илье. А если и сомневалась, то не в нём самом, а в его способностях. В его силе (физической), быстроте, изворотливости. Но не в твёрдости его духа и не в чистоте намерений. Это была ещё не вера, но уже надежда и благодарность.
А Илья, видя, понимая и принимая её надежду и её благодарность, ничуть не старался усилить и укрепить их. Он просто смотрел. Потому что смотреть было приятно и замечательно. Потому что в последний, наверное, раз.
Он заставил себя первым отвести взгляд и попытался заинтересоваться происходящим в кафе. Правда, он забыл, что всё ещё держит Алины плечи…
Поэт Ванюша наконец добрался до жениха, обратив-таки на себя его угрюмое внимание. Торг начался. Из-за столов и из укромных уголков подтягивались зрители.
Васька пошарил под столом и выставил перед поэтом нераспечатанную бутылку шампанского. Ванюша отступил на шаг и отрицательно покачал головой, дразня Ваську фатой. Появилась ещё одна бутылка. Поэт отступил ещё на один шаг. Васька подумал, решительно мотнул «нет» и протянул руку. Поэт опять отступил и начал пританцовывать, размахивая фатой, как платочком.
