Славный парень поэт Ванюша, — подумал Илья, — но любит выпендриваться, как все поэты. И делает это всегда не вовремя. И не к месту. Васька, пожалуй, долго терпеть не станет — отнимет, и вся недолга.
— Знаешь, что? — он опять посмотрел на Алю. — Пойдём-ка поэта спасать! А то его сейчас обидят.
— Кто? — Аля выскользнула из его рук и тоже посмотрела в кафе. — Вася? Тогда наоборот — отсюда посмотрим! — и она с очень оживлённым видом прильнула к стеклу.
Илья хмыкнул, но таки вынужден был остаться. В конце концов, поэты народ обидчивый, но отходчивый. Проспится и всё забудет…
Он тоже прильнул к стеклу и увидел, что поэт Ванюша медленно озирается и каменеет лицом, а Васька, довольно ухмыляясь, заталкивает фату в карман кителя. На столе же перед Ванюшей как стояли две бутылки шампанского, так ни одной и не прибавилось.
Не стерпел-таки Васька, отнял. Ну что ж, пеняй на себя, женишок!
Чтобы отнять у поэта фату и не порвать её, с фатой надо было обходиться нежно. Значит, с поэтом — созданием не менее воздушным, но Ваське-то откуда знать? — пришлось обойтись грубо. А на грубость поэты всегда реагируют однозначно и очертя голову: Ваня ухватил шампанское за горлышко и обрушил бутылку на Васину маковку.
То есть, это ему, разумеется, только показалось, что обрушил. Васька сделал три моментальных движения (сливающихся для непрофессионального взгляда в одно), и в следующий миг бутылка была у него в руке, а поэт очень прямо сидел за столом и пытался дёргаться. Когда перестал пытаться, Васька его отпустил и поставил перед ним бутылку. Поэт обиженно смахнул её на пол и упал лицом в руки.
То есть, это ему опять показалось: что на пол. А на самом деле — в подставленную Васькину ладонь. Васька опять поставил перед ним бутылку, и поэт опять её смахнул, не глядя.
Этот процесс повторился несколько раз и в конце концов заинтересовал поэта. Спустя полминуты они с Васькой хохотали, обнявшись, а спустя еще полминуты чокались наполненными фужерами…
— Вот какой у меня замечательный муж, Илюшенька! — сказала Аля. И посмотрела на Илью с нежностью, адресованной не ему, а Ваське. — Ведь ты рад за меня, правда?
Илья кивнул.
— И я рада. — Она провела пальчиком по носу Ильи, взглянула, покачала головой и хотела было вытереть пальчик о его рубашку. Но почему-то передумала и вытерла о подол своего белого свадебного платья. — Илю-юшенька! — просительно сказала она. — Я очень-очень люблю Васю. Понимаешь?
— Это запрещённый приём, Аля, — хрипло сказал Илья. — И, поверь мне, совершенно не нужный.
— Верю, — сказала она. — Верю, Илюшенька! Но мне всё равно. Я сейчас ещё один запрещённый приём проведу.
«Какой?» — хотел спросить Илья, но спросил одними глазами и сразу отвёл глаза.
— Нет, ты не отворачивайся, не надо! — сказала Аля, ухватила его лицо горячими ладошками и повернула к себе. — Хочешь поцеловать меня? — спросила губы в губы.
— Да, — сказал Илья, зажмурившись и пытаясь задрать подбородок. — Хочу. Но не буду.
Она не стала его упрашивать — она поднялась на цыпочки, прижалась к нему и прильнула губами к его губам. Надолго-надолго. И губы Ильи не смогли не ответить, потому что так хотела Аля.
Соскользнул с её плеч и упал позаимствованный у кого-то пиджак, звякнув о мокрый асфальт многочисленными значками и орденскими планками. Снежинки падали и падали — Аля чуть заметно поёжилась, повела обнажённым плечом; и пришлось обхватить её спину и плечи руками: укрыть, защитить, согреть… А поцелуй всё не кончался — неприличный, невозможный, скандальный. Но не это в нём было самое горькое, а то, что он был «запрещённым приёмом» Али. Очень плотно (почти что в единую плоть) соединяя их губы, их руки, их плечи, он разъединял их самих навсегда. Навсегда — так хотела Аля.
Можно забыть о достигнутом и пренебречь достижимым — но как уничтожить память о несостоявшемся? Разве что — перестав дышать. Потому что с тех пор каждый вдох Ильи стал напоминанием о том, как она наконец отстранилась, позволяя ему вдохнуть. Дышал — и помнил. Так хотела Аля…
— Ты не меня целуешь, — отдышавшись, говорила Илье проницательная Неллечка Дутова. И, склоняясь над ним, пыталась губами разжмурить его зажмуренные веки. — Скажи мне, кого ты целуешь? — просила она. — Посмотри на меня!
Но Илья только ещё крепче зажмуривался, делая вид, что не слышит, — и в конце концов она перестала задавать ему эти вопросы. Потому что вряд ли хотела услышать правдивый ответ. Потому что совсем не хотела услышать ложь. И получалось, что молчание Ильи устраивает обоих. Не потому ли и стал он единственным исключением из её унылой жизненной стратегии? Ведь, как известно, все мужчины лжецы, — Илья же Борисович почему-то не лгал… Но всё это, конечно, только домыслы — а разгадка, наверное, очень поста. Например: не только Неллечка внешне похожа на Алю, но и сам Илья Борисович внешне похож на негодяя Толика. Вульгарнейшее замещение по Фрейду и ничего больше… Все мужчины, как известно, циники.
— Ты меня проводишь или отвезёшь? — спросила Неллечка и, склонившись над ним, коснулась губами его закрытых век. Она уже оделась и даже, наверное, причесалась, потому что волосы не упали ему на лицо, а брошка уколола подбородок.
— Провожу, — не открывая глаз, ответил Илья и пошарил рукой на переднем сиденьи. — Нет, пожалуй, давай отвезу, — поправился он, обнаружив, что брюки опять завалились куда-то под баранку и опять, наверное, помялись.
— Завтра не приезжай, ладно? — попросила вдруг Неллечка.
Это на неё иногда находило. И это следовало пресекать.
— Конечно, не приеду, — равнодушным тоном сказал Илья.
— А почему? — непоследовательно спросила она.
— Завтра я буду очень далеко отсюда.
— Опять?
Илья промолчал, на ощупь воюя с пуговицами сорочки.
— Дай помогу… — сказала Неллечка. — И открой, пожалуйста, глаза: я уже давно поняла, что нам не следует смотреть друг на друга.
Это на неё тоже иногда находило, но реже. Поначалу Илья и эти разговоры пресекал, но, нарвавшись несколько раз на истерику, научился отмалчиваться. Он молча, не слушая Неллечку, обулся, молча завязал галстук, молча помог ей собрать сумку и, продолжая молчать, стал поднимать спинки сидений.
Неллечка вздохнула и покорно переменила тему.
— Не надоела тебе такая работа? — спросила она.
— Надоела, — охотно ответил Илья. — А что делать? Не увольняться же. Грядёт безработица — как во всех цивилизованных странах. А я уже давно даже не инженер. Я узкоспециализированный доставала, так и не научившийся жить…
