— Да уж! Все семейство, как косой. Неизъяснимый случай! — печально пробурчал Пеклов.
— Именно, именно! — согласился Горислав. — Только вот случай ли? Вы слышали, что несколько ранее был убит и тесть Анатолия Яковлевича — Рудольф Васильевич Пухляков?
— Так я ж и говорю — все семейство! — тяжело вздохнул секретарь-референт. — Конечно, слышал. От самого покойного шефа и слышал. А вы, следовательно, находите, что между этими тремя злодеяниями есть некая связь?
— Представления не имею. Просто размышляю… странно все это. Вы сами как думаете?
— Никак не думаю. Пускай они думают, — еще более помрачнев, сообщил Пеклов и кивнул головой в сторону кабинета следователя, — им за это деньги платят, а мне теперь кто платить будет? Опять работу ищи! Тут и никакая кандидатская не поможет. Вот уж чего я точно еще вчера нипочем бы не подумал, так это то, что мой тихоня-шеф способен кому-то перейти дорогу.
— А вы где защищались? — полюбопытствовал Костромиров.
— В Историко-архивном, его же и оканчивал.
— Ну что ж, вас, вероятно, сейчас вызовут. Так что… Скажите, однако, могло быть, по-вашему, нечто общее, что-то объединяющее всех троих погибших?
— Как не быть. Было, конечно, — несколько удивленно ответил Алексей Иванович. — Да это и не тайна какая-нибудь: и профессор Пухляков, и мой шеф, и его дядя — все трое являлись кавалерами ордена святого Феофила.
— Простите?! — замер собравшийся уже было откланяться Костромиров. — Кавалерами какого ордена?
— Святого Феофила Мелиссина, — повторил бывший секретарь-референт, — это какая-то церковная награда, вручается не только клирикам, но и избранным светским деятелям, потрудившимся, так сказать, на ниве духовного возрождения, внесшим неоценимый вклад… ну и так далее. Я сам в этом мало понимаю. Что в тех наградах! На тот свет не заберешь.
— Феерично! — воскликнул Горислав Игоревич, вручая Пеклову свою визитку. — Коли вспомните что-то еще, особливо про орден, не сочтите за труд со мной связаться. — Поразмыслив мгновение, передал секретарю-референту и визитку
Вадима Хватко: — Или вот с ним, если меня, паче чаяния, не окажется на месте.
На крыльце окружной прокуратуры профессор в задумчивости остановился. Тот самый недостающий камешек несложной мозаики — связь между получением им, профессором Гориславом Игоревичем Костромировым, загадочных кусков рукописи с житием константинопольского монаха и каждым их трех совершенных убийств — лег наконец на положенное место. На интуитивном уровне он и раньше почему-то подозревал, что таковая связь не может не иметь места, сейчас же убедился в этом окончательно. Впрочем, особенной радости таковая убежденность ему не доставила.
Вадим Хватко выслушал подробный отчет друга о последних событиях весьма хмуро. Даже эпизод с изъятием кастрюли с грибами, который Горислав постарался изобразить с максимальным комизмом, не вызвал на устах его и тени улыбки. Сам факт передачи уголовного дела об убийстве Пухлякова — а равно и недавно возбужденного дела в связи с отравлением Щербинского-старшего в прокуратуру округа — не был для Хватко новостью, чего нельзя сказать о смерти профессорского племянника и всех последующих событиях.
Не говоря ни слова, он порылся в справочнике, а потом придвинул к себе телефон и стал набирать номер, предварительно переключив аппарат в режим громкой связи.
— Сергей? — спросил он, как только оборвались длинные гудки. — Приветствую, Хватко на проводе,
— Здравствуйте, Вадим Вадимович, — послышался в ответ голос, в котором Костромиров без труда узнал повизгивающий дискант младшего советника Бунтикова.
— Как, нашел уже злодея, что на профессуру нашу охотится?
— Ищем, Вадим Вадимович. Землю роем!
— Это хорошо, что ищете и роете, — хмыкнул Хватко и добавил, как бы между прочим: — А то меня сегодня, знаешь ли, зам Генерального к себе вызывал. Как раз по этому поводу. Да-да! Предложил принять все три дела к своему производству, ввиду их общественной значимости. Не справляются, дескать, на земле. Уровень не тот. Вот так вот…
Сказавши так, Хватко взял довольно продолжительную паузу. В ответ также повисло напряженное молчание.
— Но я отказался, — наконец вновь заговорил Вадим. —
Пока. Ввиду загруженности. Впрочем, одну рекомендацию все ж таки тебе, Сергей Александрович, дать хочу.
— Какую, Вадим Вадимович? — спросил с явным облегчением в голосе Бунтиков.
— Если ты, ядрен-матрен, — посулил старший следователь, — вместо того, чтобы дело делать и работу работать, будешь портить жизнь порядочным людям, в частности одному всемирно известному ученому — соображаешь, о ком я говорю? — так вот, я тебя тогда… исковеркаю.
— К-как исковеркаете? — проблеял оторопевший Бунтиков.
— Как бог черепаху, — охотно пояснил Хватко и положил трубку.
— Вот это вразумительно! — усмехнулся Горислав. — Пескарь сей порядком нервы мне потрепал, бестолковый какой-то, да и шустрит не там, где надо. А тебе правда дела предлагали истребовать?
— Куда там! Чтоб сюда дело попало, да еще и без лица, — это такая, брат, канитель, что не приведи господи! Я со своей стороны тоже постараюсь, переговорю с руководством, но коли хочешь, чтобы наверняка истребовали, — организуй кампанию в прессе, а того лучше — коллективное обращение ведущих ученых совокупно с депутатским запросом.
— Попробую, — сказал Костромиров. — Между прочим, знаешь, я выяснил наконец, что безусловно связывает всех трех убитых. Думаю, сегодня об этом станет известно и твоему Бунтикову, по крайней мере — в некоторой части, но навряд ли он придаст сему факту должное значение.
— Вот как! — встрепенулся Вадим. — Ну не тяни, говори скорее.
Горислав рассказал Хватко все, что ему стало известно благодаря откровенности Пеклова об ордене святого Феофила Мелиссина. Про отрывок же пергаментного манускрипта, читанный ему на днях, Вадиму пришлось долго втолковывать, пока он вдруг не хлопнул себя ладонью по лбу: «Ах, грек этот твой византийский! Конечно, помню. Сразу бы про виски сказал, я бы и раньше вспомнил, а то они у меня, ядрен-матрен, как-то друг на друга оба-два наложились!»
— Понимаешь, какая картинка получается, — резюмировал свой рассказ Костромиров, — как только убивают первого кавалера сей высокой церковной награды — профессора Пухлякова, так мне тут же приходит от неведомого анонима первая же часть рукописи с житием преподобного Феофила. Едва убивают второго — профессора Щербинского, — присылают следующую часть. Так что…
