Оба прильнули к линзам.
Александр Сергеевич, в трусах и майке, сидел перед телевизором и с огромным интересом смотрел футбол. Некоторых футболистов он пытался поймать пальцами, но они выскальзывали из-под его руки и продолжали беготню по экрану.
— Спит он, как бы не так, — усмехнулся Павел, — изучает телевизор.
— Что поделаешь, новая обстановка, новые впечатления, не до сна, конечно, — Валерий развел руками. — Но посмотрим, чем занимается Ломоносов.
Они подошли ко второй двери и заглянули в «глазок».
Михайло Васильевич сидел на полу и то и дело накручивал заводную детскую машинку, она ездила вокруг него, и он периодически довольно хохотал.
— Так, так. Знакомство с действительностью продолжается, — насмешливо заключил Павел. — А что же тогда делает Джордано?
Итальянского гостя ни в постели, ни в отведенном ему помещении не оказалось.
Они осторожно вошли в спальню — из ванной, примыкавшей к комнате, доносился шум льющейся воды. Дверь была приоткрыта. Бруно сидел в ванне, наполненной до половины водой, и наблюдал за окружающим. Сверху из рожка душа лились тонкие прозрачные струйки, а снизу через сливное отверстие вода вытекала в канализацию, и всё сопровождалось мелодичным журчаньем. Он то поднимал голову вверх, глядя на душ, то опускал вниз, созерцая отверстие, над которым крутилась спиральная воронка, и периодически задумчиво повторял:
— Оттуда втекает, сюда вытекает, а ванна не пустеет.
Он покрутил кран — вода из душа хлынула с бо́льшим напором, и он, подставив голову под тонкие струи, с удовольствием выдохнул:
— Хорошо!
— Видишь, этот сходу приступил к освоению физических понятий. Что значит — мыслитель и ученый, — с гордостью прошептал Валерий и после минутного созерцания купающегося, решил: — Пожалуй, адаптация состоялась нормально, они чувствуют себя превосходно. Пора кормить гостей.
Он направился в гостиную и позвал:
— Лидия Павловна, подавайте ужин.
Из двери выглянуло худенькое доброе лицо тетушки и спросило:
— Здесь будем или внизу?
— Нет, теперь только здесь. У нас же гости. Они и без того остались не в восторге от мастерской.
— Мне, пожалуйста, две порции, я голоден, как волк, — предупредил Павел.
Когда тетушка Лида накрыла на стол, журналист поставил тарелки на поднос и пояснил:
— Я лучше поем в мастерской. Не буду смущать наших гостей. Пусть привыкают к новому.
Вернувшись к кубу, он заглянул за штору, где стояла девушка, и не нашел ее.
— Клеопатра, — тихо позвал он.
Гостья выглянула из-за шкафа.
— За окном бегают какие-то чудовища, я испугалась и спряталась, — пояснила она.
Павел выглянул на улицу, чтобы понять, чего она испугалась и, увидев мелькающие на дороге автобусы и автомобили, успокоил:
— Не бойся, они не кусаются. Их надо опасаться, только когда переходишь улицу. Запомни — это машины для перевозки людей. Раньше ездили на лошадях, а сейчас животных заменяют машины. Один автобус способен перевезти сразу около ста человек. Ни одна лошадь на это не способна. Подойди сюда. — Девушка осторожно приблизилась к окну. — Видишь — в каждой машине сидят люди, катаются. Вон автобус остановился, и они, целые и невредимые выходят из него. Я тебя покатаю на автомобиле, тебе понравится. А теперь давай поедим.
На всякий случай он закрыл дверь на крючок, и они уселись за небольшой столик в углу комнаты.
— Это куриный суп, — подал он ей первое блюдо.
— Какие беленькие, — она провела пальцем по гладкому блестящему краю тарелки.
— Обычный фарфор, — пояснил Павел. — А суп нравится?
— Очень вкусный. А это что? — она указала пальцем на второе блюдо.
— Это картофельное пюре с котлетой и соленым огурцом. В ваши времена таких не было.
— А это вино? — она указала на стакан с коричневой жидкостью.
— Нет, это компот.
— Хочу вина.
— Дорогая, у тебя нездоровые аппетиты. Мы сейчас ведем борьбу с алкоголизмом, и пить вино у нас считается признаком дурного вкуса.
— Хорошо, выпью компот, — согласилась она.
Пока девушка ела, Павел задумчиво оглядывал ее.
— Хороша ты, хороша, да не так одета, — нараспев протянул он.
— Почему же? Китайский шелк, — тонкими пальцами она приподняла краешек легкой ткани и полюбовалась ею.
— Ты живешь, дорогая, в начале двадцать первого века, мода сейчас другая. Придется позаимствовать кое-что из гардероба хозяев. С одеждой не проблема. Пойду на розыск, а ты жди меня за шкафом.
Когда он вернулся в гостиную, ужин подходил к концу, точнее, все гости закончили есть, кроме Ломоносова, он расправлялся уже с четвертой порцией и не мог нахвалиться:
— Какая пища! Во рту тает. Никогда такой не едал.
Павел положил поднос на стол и на несколько минут для приличия задержался в комнате.
Пушкин сидел отрешенно, глядя перед собой на электрическую настольную лампу, как на огонь в камине. Но журналист расценил его сосредоточенность по-своему:
— Наверно, мысленно сочиняете, Александр Сергеевич?
— Чего сочиняю? — не понял он.
— Стихи. «И рифмы беглые бегут…» — напомнил он.
Пушкин поморщился.
— Терпеть не могу стихов.
— Но вы же раньше сочиняли, — Павел достал газовую зажигалку и, чиркнув, поднес крошечное пламя к сигарете.
— Не помню. Может, в юности и баловался чем-то. Меня интересует этот огонь, — Пушкин указал на пламя зажигалки. Никак не пойму, откуда он — дров нет, а горит. Что это такое?
— Горит газ, невидимый нашему глазу, — пояснил журналист. — Его под давлением заправили в эту коробку.
— А это что такое? — Бруно указал на настольную лампу.
— Обычная электрическая лампочка, — Павел нажал выключатель, свет погас, затем загорелся вновь.
— Это тоже огонь? — переспросил Бруно и перевел взгляд на зажигалку. — Там огонь и здесь огонь. Горячо и светло.
— Огонь-то огонь, но разный, энергия разная, — подключился к разговору Валерий. — Лампа — это электрический ток, а в зажигалке огонь — процесс окисления газа…
Пока ученый объяснял, Павел потихоньку пробрался в спальню тетушки Лиды и, порывшись в гардеробе, выбрал наиболее понравившиеся ему вещи.
Когда Клеопатра, переодевшись, вышла к нему в новом наряде, он отметил, что она ничем не отличается от современных женщин, так что даже усомнился, стоило ли возрождать царицу, если она в обычной одежде выглядит, как и все прочие девушки. Вторая мысль, которая посетила его светлую голову, была не нова, но для себя он сделал некоторое открытие, задав себе риторический вопрос: неужели для того, чтобы все видели, что ты царь, необходимо быть одетым по-царски? Бо́льших мыслей в его голове не успело возникнуть, потому что Клеопатра, подойдя к нему, ошарашила его своей неосведомленностью в некоторых вещах. Она протянула ему чулок и беспечно прощебетала:
