— Ты знаешь, всё подошло нормально, а эту вещь никак не пойму, на что надевать. Странная форма — узкая, длинная, а внутри дырка. Это что — удлинённые перчатки?
Павел смутился и, скомкав незадачливую деталь туалета в некий шарик, сунул его в карман, промямлив:
— Это тебе тетушка Лида объяснит. Мне бы теперь как-то представить тебя обществу. Вот только как?… Скажу, что ты моя знакомая. Прошу тебя — больше помалкивай и слушай, что говорят другие, а что неясно — спрашивай меня.
Когда они вошли в гостиную, он объявил, сделав демонстративный жест в ее сторону:
— Друзья, разрешите представить вам мою знакомую — Клеопатра.
Мужчины оживились при виде девушки, а Валерий, подойдя к гостье, как радушный хозяин, собрался было пригласить ее занять почетное место в кресле, но она неожиданно, изящно изогнув кисть руки, поднесла ее тыльной стороной к самым его губам и застыла в горделивой позе, ожидая поцелуя. Ученому ничего не оставалось, как приложиться к мягкой коже губами.
Павел же про себя отметил:
«Поистине — непринужденный царский жест».
— Мы рады такой очаровательной девушке, — оторвавшись от руки, поприветствовал ее хозяин дома. — Проходите, присаживайтесь, пожалуйста. Если вам наши разговоры не покажутся скучными, мы будем рады, что вы украсили наш мужской коллектив…
— …как звезды небо, — добавила она.
— Что звезды? — не понял ученый.
— Я говорю — украсила вас, как звезды небо, — пояснила она.
— О, превосходное поэтическое сравнение, — согласился Валерий.
Пока они таким образом приветствовали друг друга, сзади к журналисту подошла тетушка Лида и, наклонившись к самому уху, спросила шепотом:
— Почему на твоей девушке мое платье и туфли?
Павел был давно готов к такому вопросу.
— Когда Клео пробиралась к вам, какая-то машина промчалась рядом с тротуаром и обрызгала ее грязью с ног до головы, поэтому мне пришлось предложить ваш наряд. Извините, что не успел предупредить. День сегодня такой хлопотный. Надеюсь, вы не сердитесь?
— О, нет, нет. Конечно, следует помочь человеку, если он в затруднительном положении. Где ты с ней познакомился? У тебя же не было раньше девушек.
— Это актриса. В силу некоторых обстоятельств она сейчас не работает, но вы ее ни о чем не расспрашивайте. Это — драма для тонкой чувствительной души.
— Ну, конечно, у меня хватит чувства такта, — заверила тетушка. — Очень хорошо, что она не работает. Мне как раз нужна помощница. Народу у нас прибавилось, мне одной трудно хозяйничать.
— Какая прекрасная идея, — обрадовался Павел. — А то ведь бедная Клео так переживает, что негде работать.
Итак, дом ученого наполнился народом. Стало весело и шумно. Вводя своих подопечных в новое время, а соответственно, и в новую жизнь, Валерий организовал у себя занятия, на которых знакомил вновь родившихся с современной действительностью, с достижениями науки и техники, с которыми обычному человеку приходится сталкиваться на каждом шагу. Но одно дело, когда к окружающему миру привыкаешь с детства и постепенно впитываешь законы общества и усваиваешь технику безопасности, которую необходимо соблюдать в мире, переполненном техническими достижениями, и совсем другое, когда человек появляется в этом сложном обществе взрослым. Насколько сложными делаются его взаимоотношения с другими людьми, насколько опасным становится перемещение по улицам города! И именно поэтому занятия должны были подготовить «новорожденных» к правильной ориентации в современной жизни.
Клеопатра, которая осталась помогать тетушке Лиде, тоже присутствовала на занятиях и поэтому, наряду с остальными, постепенно входила в курс последних достижений цивилизации.
Вернувшись как-то домой, Павел обнаружил, что вещи в его комнате разбросаны так, как будто кто-то специально задался целью привести обстановку в полный хаос. Посредине валялся магнитофон, пластмассовый корпус которого треснул пополам, а чуть сбоку россыпью валялись кассеты.
Константин на своем окне тоже странно помалкивал, и веки его были закрыты, так что Павел даже испугался: неужели его Оригинал навеки умолк и теперь не с кем будет перекинуться словом. Он, как ни странно, быстро привык к говорящему растению, и хоть кактус продолжал его учить уму-разуму и часто ворчал, но остаться опять одному без него было бы тягостно.
Журналист с опаской приблизился к окну и, наклонившись, пристально вгляделся в зеленое лицо Константина. Колючий нос его свесился до самой щели рта, веки были плотно сомкнуты, и подозрение Павла усилилось. Но тут толстый нос в колючках завибрировал, и раздался громкий храп.
«Слава создателю — спит», — мысленно произнес он и, отойдя от окна, стал собирать вещи, удивляясь погрому.
Не успел он водворить на место и половины вещей, как сзади послышался сладкий зевок, словно кто-то потягивался, и хрипловатый голос произнес:
— А-а, пришел. А я тут целый бой выдержал.
— Какой это бой? С кем? — насторожился Павел.
— С грабителями, ясное дело, — гордо вымолвил Константин и приступил к красочному описанию: — Сижу я на окошке, солнышком наслаждаюсь. Тут птички на балкон прилетели — любуюсь, как пташки прыгают, и вдруг слышу — в двери подозрительный шорох, потом — еле слышные шаги. Сначала проверили, нет ли кого на кухне, и заглянули сюда. У обоих морды наисквернейшие, а у одного особенно, для него только клетки не хватает. На меня, конечно — ноль внимания и пуд презрения. Видят — никого, и сразу к шкафу. Как давай всё швырять, потом — к тумбочке. Наверно, золото искали. А я молчу, только наблюдаю. Дай-ка, думаю, посмотрю, что дальше будет. Но им все твои вещи почему-то не понравились, побросали на пол. Магнитофон — хвать. Чувствую — он им приглянулся, прикарманить собираются. Тогда я глаза прикрыл, чтоб не заметили, и громко говорю: «Стой, руки вверх». Они магнитофон и грохнули с испугу, руки подняли. Видел бы ты их рожи. А я командую дальше: «Кругом марш. И чтобы духу вашего не было». Они смылись, я и глазом моргнуть не успел. Вещи только разбросанными остались.
— Странно. Что же они искали?
— Ясное дело — золото. Не твои же дырявые тапочки. Кстати, они сегодня опять гуляли по комнате. Я их спрашиваю: «Как жизнь? Не надоело ли молчать? Рассказали бы что-нибудь». А они гордо развернулись — и в коридор под трюмо. Ты бы мне канарейку, что ли, купил.
— Зачем она тебе?
— Мы бы с ней разговаривали. А от тапочек слова не добьешься, хоть и строят из себя невесть что, шаркают важно.
— А в тапочках ты никого не заметил?
