Павел заерзал в кресле, смутился и был вынужден открыть свою тайну.
— Да. Чисто из любопытства. Все ведь утверждали, что она необыкновенно красива. Мне и захотелось проверить. А она оказалась на уровне наших современниц. А ты как догадался?
— По поведению. Понимаешь, у нее одной есть то, чего я никак не могу обнаружить в своих мужчинах.
— Что же именно?
— Манеры, жесты, некоторое высокомерие. Конечно, все они тоже не в достаточной мере выражают истинный характер царицы, но все-таки намеки есть. Слышал — учу Пушкина сочинять стихи. Смех — кому рассказать! Получается на уровне первого класса. А ты знаешь, чем занимается наш великий ученый Михайло Васильевич? Пошли, увидишь.
Он привел друга на кухню, где разрумянившийся от тепла и приятных эмоций Ломоносов с упоением готовил рулет с яйцами, в духовке у него уже скворчал пирог с яблоками, а на конфорках газовой плиты булькал суп с фрикадельками. Увидев в кухне гостей, повар просиял доброй улыбкой и похвалился:
— Через часик угощу вас вкуснейшим ужином. Химичу над рулетом. Стараюсь, чтобы он был начинен наполовину яйцами, а наполовину — орехами.
— Кулинар — отменнейший, — похвалил его Валерий, но на лице его читался едва заметный сарказм: не того он ожидал от великого ученого. — Представляешь — взял на себя все полномочия по приготовлению пищи у тетушки Лиды, и у него это получается, как у первоклассного повара, хотя нигде и не учился.
— Да, люблю готовить. И день, и ночь бы у плиты стоял, — радостно признался Ломоносов.
— Тетушка Лида на него не нарадуется, — Валерий повернулся к другу. — У нее стало больше свободного времени, которое она с охотой посвящает Клеопатре. Она ее принимает, как дочь, занимается перевоспитанием. — Он обратил лицо к повару: — Михайло Васильевич, через час ждем вашего калорийного ужина.
Друзья вернулись в гостиную и увидели, что Клеопатра с гордым, высокомерным видом стоит на столе и, властно направив перст на Пушкина, требует:
— Склони голову, двоечник несчастный! Не сойду со стола, пока не извинишься и не признаешь, что я сочиняю лучше, чем ты.
— Видишь — какие манеры, — прошептал Валерий.
Пушкин на требование девушки только насмешливо хмыкнул:
— И не подумаю! Стой, стой, пока не свалишься.
— Уступи ей как женщине, — толкнула его в бок тетушка, влюбленная в свою помощницу, а точнее — в воспитанницу.
— А мне кто будет уступать? — возмутился Александр Сергеевич. — И потом, с какой стати я буду извиняться?
— Она же женщина, а женщинам положено уступать, — мягко настаивала тетушка Лида.
— Я женщин терпеть не могу. Вредные, капризные, — проворчал Пушкин. — У меня к ним природная антипатия.
— А ты глупый зато, четыре строчки срифмовать не умеешь! — воскликнула Клеопатра.
Разногласия между спорящими постарался ликвидировать ученый. Он подошел к столу и подал девушке руку.
— Друзья, не стоит из-за пустяков ссориться. Спускайтесь вниз, моя царица. Когда женщина находится в обществе мужчин — она самая прекрасная, самая умная и самая несравненная.
— Вот слова, достойные настоящего мужчины! — воскликнула Клеопатра и легко спрыгнула на пол.
— А когда она — в обществе женщин? — усмехнулся Пушкин.
— Тогда она — один из цветков в очаровательном букете, — нашелся журналист.
Ответы понравились Александру Сергеевичу, и он с чисто познавательных позиций спросил:
— А если мужчина находится в обществе женщин?
— Он выглядит, как мухомор: все на него смотрят, а сорвать не решаются, — пошутила тетушка Лида.
Александр Сергеевич не обиделся, но продолжал настаивать на ответе ученого:
— Нет, вы ответьте, Валерий Сергеевич.
— Я думаю, когда мужчина находится в обществе других мужчин, то он — общественный деятель и та сила, на которой держится всё государство. А если он находится среди женщин, то это лампочка, вокруг которой порхают бабочки.
— О, хорошо сказано, — довольно крякнул Пушкин. — Именно поэтому я предпочитаю общество мужчин, — и он включил телевизор, где показывали футбол.
— Что-то я не вижу Джордано. Где он? — спросил Павел.
— Я ему купил подзорную трубу, чтобы он наблюдал небосвод. Пусть восстановит прошлую память.
— Судя по этим трём, ни у кого пока прошлая память не проснулась, — заметил Павел.
— Да, пока не наблюдается. Но сам пойми — вспомнить то, что было с тобой сто, двести лет тому назад, довольно трудно. Так что, я надеюсь, память восстановится со временем. Пусть вспомнят не всю жизнь, но хотя бы привычки.
Журналист хитро посмотрел на ученого и попробовал предопределить события:
— Мне кажется, Бруно не интересуется звездами, а занимается чем-нибудь другим.
— Он очень любознателен. Когда я подарил ему подзорную трубу, он целый день возился с ней, — похвалился Валерий и предложил: — Но если ты сомневаешься, пойдем, проверим, чем он занимается.
Когда они вошли в комнату астронома, Бруно возился с трубой, но вид оптического прибора вызвал у ученого глубокое разочарование. Он был разобран, точнее, трудно было назвать подзорной трубой то, что от нее осталось: корпус трубы был распилен на три цилиндра, в каждом из них была засыпана земля и из нее торчали тонкие стебельки.
— Что ты сделал? — спросил, помрачнев, Валерий.
Бруно ничуть не смутился, а с гордостью пояснил:
— Посадил вьющиеся комнатные растения. По телевизору говорили, что их корни лучше растут в длину, а труба как раз очень подходит для этого.
Валерий огорченно вздохнул:
— А я надеялся — тебя увлекут Орион и Андромеда.
— А они меня и увлекли, — он схватил со стола журнал «Садоводство» и зачитал: «Орион — так назвал садовод-любитель новый сорт огурцов, выращиваемых на подоконнике в домашних условиях. Сорт дает за зиму до тридцати килограммов плодов с квадратного метра». А вот здесь дальше и про Андромеду сказано: — Он стал быстро перелистывать страницы и, остановившись на одной, с воодушевлением прочел: «Институтом полярного цветоводства создан новый цветок — Андромеда, способный цвести два раза в год. Цветок поражает голубизной цвета и необычным ароматом, напоминающим запах белой акации». Представляете, какой тонкий аромат, — и он в восхищении покачал головой.
Валерий был очень зол для того, чтобы представить себе то, чего ему никогда в жизни не приходилось нюхать. Результаты опыта оказывались совершенно не теми, которых он ожидал, поэтому в ответе его послышалась явное раздражение.
— Зачем представлять? Купил духи «Белая акация» — и нюхай сколько угодно.
