бы поддержать решение правительства и он оставался бы на троне, пусть и все менее охотно по мере укрепления режима. Я не допускаю мысли о том, что немцы в случае капитуляции или поражения Британии восстановили бы на престоле Эдуарда VIII, хотя нацисты явно задумывались об этом. Да, Эдуард был настроен профашистски, но многие в Англии осуждали его за отречение. К тому же, будучи человеком вздорным и недалеким, он стал бы головной болью для любого правительства.
Сложно сказать, как сложилась бы карьера тех или иных государственных деятелей Британии. Даже если люди давно умерли, не хочется вешать на них незаслуженный ярлык. Мне кажется, что, столкнувшись с последствиями мирного договора при обстоятельствах, описанных в книге, Галифакс ушел бы в отставку под воздействием чувства вины и отчаяния. Чемберлен умер в конце 1940 года. Что касается другого вероятного преемника Галифакса, сэра Сэмюэла Хора, я отдаю себе отчет, что непосредственное соприкосновение с фашизмом в Испании превратило его в убежденного антифашиста. Я вывел Герберта Моррисона, антифашиста, при этом считавшего себя реалистом и снедаемого жаждой власти, как лидера меньшинства лейбористов, поддержавшего мир и, подобно Галифаксу, позднее ушедшего в отставку от отчаяния. Зато Ллойд Джордж, я убежден, с удовольствием взял бы власть после долгого перерыва, а его симпатии к Гитлеру не вызывают сомнения.
Что до преемника Ллойд Джорджа в «Доминионе», то если вам нужен умиротворитель, жаждущий власти, фанатичный сторонник единства Британской империи, готовый отгородиться тарифами от остального мира, безнадежно коррумпированный и беспринципный (в его родной Канаде имелись подозрения насчет того, как сколотил он свое состояние), то наиболее очевидным кандидатом будет Макс Эйткен, лорд Бивербрук. Клемент Эттли, не разбрасывавшийся попусту подобными словами, говорил, что Бивербрук – единственное воплощение зла, которое ему доводилось видеть. Это мнение разделяли и другие [27], хотя Черчилль время от времени держался с Бивербруком по-дружески. Бивербрук, надо отдать ему должное, никогда не был активным антисемитом, однако недолюбливал евреев и не считал этот вопрос существенным для себя. После Великой войны, до начала тридцатых, это был образчик газетного магната, успешно вмешивающегося в политику, и Стэнли Болдуин смело припечатал его, назвав владельцев газет людьми, имеющими «власть без ответственности – привилегию, веками принадлежавшую проституткам». Ни один медиамагнат не имел подобной силы до тех пор, пока Маргарет Тэтчер после победы на выборах в 1979-м (а за ней Тони Блэр и Алекс Сэлмонд из ШНП) не начала усиливать влияние Руперта Мердока.
Энох Пауэлл всегда был самым фанатичным из британских националистов, В шестидесятые он сделался крайним изоляционистом, но, работая в Исследовательском департаменте консервативной партии в конце сороковых, проявил себя как пылкий империалист. В 1946 году он прислал Черчиллю, тогда лидеру оппозиции, меморандум, в котором советовал военным путем вернуть Индию, и Черчилль усомнился в его душевном здоровье. Впрочем, Рэб Батлер успокоил его на этот счет [28]. Пауэлл кажется мне самым очевидным кандидатом на пост министра по делам Индии. Рэб Батлер возглавил впоследствии умеренных консерваторов, но до 1939 года принадлежал к рьяным умиротворителям – что стоило ему долгой враждебности со стороны Гарольда Макмиллана, ненавидевшего фашизм.
Шотландская национальная партия возникла в 1934 году вследствие слияния двух меньших по размеру партий: правой Шотландской партии и левой Национальной партии Шотландии. Новая партия, оставаясь немногочисленной, включала тех, кто симпатизировал фашизму, но не имела общей позиции по главным вопросам текущей политики: массовой безработицы, продолжавшейся депрессии и ухудшавшейся международной обстановки, за исключением свойственных всем националистическим и фашистским силам представлений о том, что националистическая позиция способна высвободить мистический «национальный дух», который сам по себе решит все проблемы. Борьба против фашизма не являлась приоритетом для ШНП: в 1939 году члены партийной конференции проголосовали против призыва в армию. Ее лидер Дуглас Янг был арестован за отказ идти служить – он заявлял, что решать этот вопрос должно шотландское правительство, а его не существует. Решение ШНП в 1939 году и последующее ее поведение показывают, что борьба с фашизмом не была важна для них, хотя остальные британцы, включая мою мать-шотландку и отца-англичанина, либо трудились до кровавых мозолей, либо сражались с оружием в руках против величайшей за все время угрозы для мировой цивилизации.
В моей альтернативной вселенной ШНП раскололась: правое крыло поддержало правительство Бивербрука в обмен на возвращение национальных символов вроде Скунского камня и туманные обещания автономии или даже независимости. Как говорит в книге Гюнтер, опора на местных националистов, от Бретани до Хорватии, являлась важной частью нацистской политики в Европе.
В 1980-е годы возникла новая школа историков, критиковавших решение Черчилля вести войну любой ценой, на этот раз – с правых позиций. В 1993 году вышла книга Джона Чармли «Черчилль: Конец славы» [29], после чего Алан Кларк, скандальный парламентарий-консерватор, поместил в «Таймс» статью, где ставился вопрос: не лучше ли было бы заключить мир с Гитлером в 1940 году? Кларк утрировал слова Чармли, в чьей книге тем не менее оспаривалась политика Черчилля – вести войну любой ценой: «В международных делах Советы и американцы поделили мир между собой, во внутренней политике социалисты пожали плоды усилий Великой коалиции (1940–1945)» [30].
Рассмотрим сначала второй тезис. Правительство Эттли в 1945–1951 годах находилось у власти по воле избирателей, а не Черчилля. Являются ли создание социально ориентированного государства, введение всеобщей занятости и частичная национализация экономики злом или благом – вопрос спорный. (Я изобразил в романе, как, по моему мнению, жил бы простой народ при правительстве, не делающем ничего из перечисленного выше.) Но мир с Гитлером, который наверняка сделал бы Англию немецким сателлитом в Европе, на мой взгляд, стал бы концом не только британской славы, но и британской демократии. Что, к примеру, могло случиться (как, похоже, произошло в моей книге во время выборов 1950 года), если бы выборы выиграла партия, возражавшая против мирного договора?
Чармли признает, что в 1939 году империю, особенно Индию, уже невозможно было сохранять в течение долгого времени, и обвиняет Черчилля в неспособности уяснить этот факт. Это вполне справедливо. Однако правительству, которое приняло бы предлагавшиеся в 1940 году условия мира, неизбежно пришлось бы в большей степени полагаться на империю, если говорить об экономике. Беспорядки в Индии только усилились бы, если бы Британия объединилась с нацистами, а развал «старого» Содружества стал бы очевидной перспективой. Новозеландцы особенно резко осудили бы связи с нацистами.
Справедливо (это служит самым веским аргументом для тех, кто не считает Вторую мировую «хорошей войной»), что победа Сталина превратила Советский Союз
