выкуренной трубки, когда тебе становилось хорошо, потому что ты знал, что он рядом, в темноте, живой, ворочается с боку на бок во сне и способен стукнуть кулаком, если нужно.
С каждым шагом вниз по лестнице они всматривались в длинную пещеру, длинный коридор.
И там находились люди, и они были очень тихими.
Они притихли давно.
Некоторые умолкли тридцать лет тому назад.
Некоторые умолкли сорок лет тому назад.
Некоторые совершенно умолкли семьдесят лет тому назад.
– Вот они, – сказал Том.
– Мумии? – прошептал кто-то.
– Мумии.
Длинная вереница мумий, прислоненных к стенам. Пятьдесят мумий у правой стены. Пятьдесят – у левой. Четыре мумии дожидаются на дальнем конце во тьме. Сто четыре иссохшие в прах мумии в таком одиночестве, какого они никогда не испытывали при жизни, позабытых-позаброшенных на глубине, вдалеке от собачьего лая и светляков, сладкоголосого пения и гитарных переборов в ночи.
– Ну и ну, – сказал Том. – Вот бедолаги. Я про них слышал.
– Что именно?
– Родные не могли оплатить аренду за могилы, поэтому могильщик выкопал их и выставил здесь. Тут такой сухой грунт, что они превращаются в мумии. Смотрите, во что они одеты.
Мальчики посмотрели и увидели, что некоторые одеты как крестьяне, некоторые как крестьянки, бизнесмены в черных костюмах и даже один матадор в запыленном «костюме огней». Но под одеждой – только тонкие кости да кожа, паутина и пыль осыпаются сквозь ребра, стоит рядом чихнуть или встряхнуть их.
– Что это?
– Ты о чем?
– Шшшш!
Все прислушались.
Вперили взгляды в длинную сводчатую галерею.
Все мумии взглянули пустыми глазницами. Все мумии ждали с пустыми руками.
Кто-то плакал на дальнем конце длинного мрачного коридора.
– Аххх… – раздался стон.
– Оххх… – раздался плачь.
– Ииии… – пропел тонкий голосок.
– Это же… Пип. Я только раз слышал, как он плачет, но это он. Пипкин. Он попал в западню в катакомбах.
Мальчики всмотрелись.
И увидели скорченную фигурку в сотне футов, скрюченную в самом дальнем углу катакомб. Она… шевелилась. Плечи вздрагивали. Она уронила голову и обхватила ее дрожащими руками. А под ладонями – стенающие, искаженные страхом уста.
– Пипкин?..
Плач прекратился.
– Ты? – прошептал Том.
Долгое молчание, дрожащий вздох, и затем:
– …да.
– Пип, ты что там делаешь?
– Не знаю!
– Выходим?
– Я… я не могу. Боюсь!
– Но, Пип, если ты тут останешься…
Том замолк.
«Пип, – думал он, – если останешься, то навсегда. Наедине с молчанием и с этими неприкаянными. В длинной шеренге, и туристы будут приходить, чтобы поглазеть на тебя, будут покупать билетики, чтобы посмотреть на тебя еще разок. Ты…»
– Пип! – сказал Ральф из-под маски. – Ты должен выйти.
– Не могу, – зарыдал Пип. – Они не отпускают.
– Они?
Но мальчики понимали, что он говорит о длинной веренице мумий. Чтобы выбраться, ему придется пробежать сквозь строй кошмаров, тайн, ужасов, страхов и призраков.
– Они не могут тебя остановить, Пип.
Пип ответил:
– Нет, могут.
– …могут… – отозвалось эхо из недр катакомб.
– Я боюсь выходить.
– А мы… – сказал Ральф.
«Боимся заходить», – подумали все.
– Может, выберем одного смельчака… – сказал Том и запнулся.
Пипкин снова заплакал, и мумии ждали, и ночь в длинном погребальном зале была до того черна, что если в него войти и не двигаться, то можно провалиться сквозь пол. Костлявый мрамор пола схватит тебя за щиколотки и не отпустит, пока от ледяного холода ты не превратишься в иссохшую в прах статую на вечные времена.
– Может, зайдем все вместе, ватагой… – предложил Ральф.
И они попробовали сдвинуться с места.
Подобно большому пауку со множеством лап, мальчики попробовали протиснуться в дверной проем. Два шага вперед, шаг назад. Шаг вперед, два назад.
– Ахххх! – стенал Пипкин.
От этих звуков они повалилась наземь, барахтаясь, бросились обратно к двери, крича от страха. Они услышали, как у них в груди больно забарабанил град сердцебиений.
– Черт, что нам делать – он боится выйти, мы боимся войти, что же, что? – запричитал Том.
У них за спиной, всеми забытый, подпирал стену Саван-де-Саркофаг. Улыбка, крошечная, словно огонек свечи, замерцала и погасла сквозь зубы.
– Вот чем вы его спасете, мальчики.
Саван-де-Саркофаг пошарил под своим черным плащом и вытащил знакомый череп из белого сахара, на челе которого было начертано:
ПИПКИН!
– Спасайте Пипкина, парни. Заключите сделку.
– С кем?
– Со мной и кое с кем еще; обойдемся без имен. Ну-ка. Разломите череп на восемь сладких кусочков и передайте по кругу. «П» тебе, Том, «И» тебе, Ральф, половинку второго «П» тебе, Хэнк, другую половинку тебе, Джей-Джей, кусочек «K» тебе, мальчик, другой кусочек – тебе, а вот «И», наконец, «Н». Коснитесь сладких осколков, парни. Слушайте. Итак, страшная сделка. Вам и в правду хочется, чтобы Пипкин выжил?
Какая буря возмущения тут поднялась! Саван-де-Саркофаг аж отшатнулся. Даже тень сомнения в том, что они хотят спасения Пипкина, мальчишки встретили негодующим лаем.
– Ладно, ладно, – успокоил их он, – вижу, вы настроены решительно. Готов ли каждый из вас отдать год своей жизни, мальчики?
– Что? – Сказал Том.
– Я серьезно, мальчики. Один год. Один драгоценный год в конце выгоревшей, как свеча, жизни. Если каждый из вас внесет один год своей жизни, вы сможете выкупить мертвого Пипкина.
– Год! – от такой ужасной суммы среди них пробежал шепот, бормотание. В голове не укладывалось. Год в далеком будущем. И не год вовсе. Мальчики в одиннадцать-двенадцать не могут рассуждать как в семьдесят. – Год? Год? Да, конечно. Почему нет? Да…
– Подумайте, мальчики! Подумайте! Это не праздная сделка, заключенная с Никем. Я не шучу. Всё взаправду, всё по-настоящему. Вы соглашаетесь на тяжкое условие, идете на тяжкую сделку.
Каждый должен пообещать, что отдаст один год. Конечно, вы не лишитесь года сейчас, потому что еще слишком юны, и, читая ваши мысли, я вижу, что вы не отдаете себе отчета о том, как это кончится. Только впоследствии, пятьдесят лет спустя после этой ночи или шестьдесят лет спустя после этого рассвета, когда вам будет отчаянно не хватать времени и вам понадобится лишний день-два хорошей погоды или удовольствий, к вам заявится мистер С, то есть Страшный Суд, или мистер К, то есть Костяк, и предъявит счет к оплате. А может, приду я, Саван-де-Саркофаг собственной персоной, друг детей, и скажу: «Выполняйте». Обещанный год – это отданный год. Я скажу: «Отдавайте» – и вы обязаны отдать.
– Что это означает для каждого из вас?
– А это означает, что тот, кому отмерен семьдесят один год, умрет в семьдесят лет. Тот, кому суждено прожить до восьмидесяти шести, умрет в восемьдесят пять. Почтенный возраст. Плюс-минус год. Кажется, ничего особенного. Когда настанет ваш
