Спустившись на три этажа, мы убедились, что решётка закрыта и, судя по всему, никто открывать не пытался. Но версия с людоедами и так казалась мне сомнительной. Вряд ли они бы ограничились негритянкой, наткнувшись на целый этаж беззащитных придурков. С этим надо, наверное, что-то делать, но что?
Никаких идей.
— Абуто дала наводку, — сказал я. — Жаль, что она не сможет нам показать, но мы попробуем сами. Задача — отыскать лестницу. Пожарная ли она, или чёрный ход — неважно. Главное — куда она нас приведёт.
— В жопу какую-нибудь, — буркнула недовольно Натаха.
— Оу, Натаса, — засмеялась Сэкиль, — а сесяс мы где?
Этаж, на котором Абуто, сбежавши однажды от своих уродцев, пряталась, мы когда-то осматривали. Заглянули, пометили «как всегда, ничего интересного» и пошли дальше. Нацарапанный на стене значок сохранился, в отличие от памяти в моей дурной башке.
— Уф, как меня достали эти лестницы… — Натаха покраснела лицом и вспотела под своей бронекурткой.
— Просто у тебя ноги короткие, а зопа торстая! — Сэкиль как и не заметила подъёма, хотя ступеньки тут делал какой-то изувер. Они слишком мелкие для одного шага и слишком высокие, чтобы шагать через одну. Как шпалы на железной дороге.
— Врезать бы тебе, глиста ты сушёная… — вздохнула Натаха. — Нарвёшься однажды. Ну что, пошли?
— Внимательно, девочки! — добавил я на всякий случай.
— Нашёл девочку, — проворчала Натаха.
— Всё, что не мальчик и не Стасик, — девочка. Пошли!
На первый взгляд — ничего. Понимаю, почему мы пометили этот этаж знаком «хуйня». Пусто, пыльно, пахнет какой-то дрянью. Тишина разбавлена только тонким, на грани слышимости зудением тусклых ламп-трубочек. Одна через три, как везде. Уныло-зелёные стены. Серовато-белёсый потолок в разводах давних протечек. Казённые белые двери без номеров и табличек. Общага как она есть.
По заведённому порядку начали слева. Комната закрыта, но замки здесь такое говно, что открываются примитивной отмычкой, которую сделала Натаха. Щёлк — и мы внутри. Стандартно — стены, рукомойник, три кровати с матрасами, но без белья. На нашем этаже было тоже по три, но нас слишком мало, чтобы кучковаться, лишние стащили на склад. Все живут поврозь, не располагает атмосфера к отношениям. Поеблись и разбежались.
Заглянули в тумбочки — пусто. Жаль. Это наше главное развлечение — иногда попадается всякая фигня, чаще всего никчёмная и нелепая, хотя Натаха тянет в свой чемодан почти всё. Но где-то же я нашёл пистолет?
Теперь правая напротив. Щелчок замка. Зеркальный предыдущему интерьер. Пустота. Хотя…
— Хоба! — радуется Натаха.
— Сто там, Натаса, сто?
В тумбочке картонная маленькая пачка лезвий к бритвенному станку. Ни названия, ни производителя. «Лезвия для безопасной бритвы 10 шт». Я щупаю подбородок. Станка у меня, впрочем, всё равно нет.
— Можно, я себе заберу, Кэп? — глаза у Натахи умоляющие и чуть шальные. Не хочу знать, что там она себе брить собралась. Небось, и станок смастерит, если захочет.
— Забирай.
Похожу небритым дальше.
Больше ничего интересного. Идём ходом челнока влево. Пусто. В тумбочке несколько листов бумаги, решительно изымаю себе на летопись. Снова вправо. Туалет. Тут нет сортиров в комнатах, как у нас. Общий тамбур с четырьмя рукомойниками и две двери — видимо «Мэ» и «Жо», но обозначений нет. Мужской опознается по настенным писсуарам, жёлтым от налёта ржавчины. Вода из какого-то бачка подтекает с тихим журчанием. Вместо унитазов — низкие насесты для «позы орла». Дверей нет, «сидячие места» разделены перегородками. Фу, блин, ненавижу такую инклюзивность.
Туалетная бумага отсутствует. Жаль, у нас она в дефиците. Натаха деловито скручивает что-то сантехническое, кидает в чемодан. Вот сорока!
Снова влево. Душевая. Похожа на нашу. Плесень, влажность, кафель в разводах, капает конденсат с труб, подтекают краны. И мерзкие эти, буро-кровавого цвета тонкие длинные слизняки вокруг сливов.
— Кто-то забыр маеська! — замечает узкоглазка.
Маечка серая, однотонная, на лямках. Висит, наброшенная на перегородку между душевыми. Влажная, человеком уже не пахнет, пахнет плесенью. Размер скорее женский, хотя Натахе такое на одну сиську. А вот Абуто было бы в самый раз.
Первое подтверждение её рассказу.
Дверь следующей комнаты справа открылась без возни с замком, не заперта. Оттуда шарахнуло таким смрадом, что я ее захлопнул и отпрыгнул, перестав дышать. Натаха с побелевшим лицом метнулась в сортир. Сэкиль тоже побледнела, но снова устояла.
— Скорько их там?
— Не знаю. Не сосчитал, — я вызвал в памяти картину увиденного и чуть не побежал за Натахой. — От десяти до пятнадцати, навскидку. Не смотри.
Задержал дыхание и заставил себя заглянуть снова.
— Четырнадцать, — выдохнул, закрыв дверь. — И лежат они тут давно. Не проси меня их осматривать.
— Их убири?
— Нет, блядь, они сами оторвали себе головы.
— Прости, я групая.
— Ты прости, я на нервах.
Вернулась, утирая рот, бледная Натаха.
— К-к-к… Кто их так?
— Откуда мне знать?
— И что мы будем с ними делать?
— Никогда больше не откроем эту дверь. Что бы ни лежало у них в карманах, я не полезу ковыряться в растёкшихся по полу трупах, извини. Нет, конечно, если ты хочешь, то можешь сама…
Натаха сбледнула и убежала обратно.
— Не хосет, — констатировала Сэкиль.
Следующую дверь мы открываем с опаской, тщательно принюхиваясь, но внутри пусто.
— Сдесь кто-то жир!
На кровати застелено бельё. Одеяло аккуратно заправлено.
Ничего ценного не нашлось, хотя Натаха усорочила какую-то мелочёвку. Даже странно. Благодаря нашим блужданиям у общины есть, например, фонарик, два паршивых складных ножа, три зажигалки, утюг, который некуда включать, фен, который тоже некуда включать, но Натаха приспособила его в душевой, запитав от лампочки проводами на устрашающих скрутках, обмотанных пластырем. Розеток нет, но когда
