Дыхание Малыша стало прерывистым. Он принялся шевелить бедрами, подлаживаясь под движения руки Мусорщика. Мусорщик поначалу даже не понял, что Малыш одновременно расстегивает его пояс и стягивает его джинсы и трусы к коленям. Мусорщик не противился. Не важно, что Малыш хочет запихнуть ему. Мусорщику пихали и раньше. От этого не умрешь. Это не отрава.
Потом его рука застыла. То, что неожиданно прижалось к его заднему проходу, не было плотью. Это была холодная сталь.
И вдруг он понял, что это такое.
— Нет, — прошептал он. Глаза его расширились от ужаса в темноте. Теперь в зеркале он смутно видел это нависшее над его плечом смертоносное кукольное личико с волосами, лезущими прямо в налитые кровью глаза.
— Да, — шепнул в ответ Малыш. — И ты не прекращай дрочить, Мусор. Не смей прекращать, мать твою. А не то я возьму и нажму спуск у этой штуковины. И разворочу весь твой говнопровод. Болвашки, Мусорок. Веришь в эти хенки-пенки?
Скуля, Мусорщик снова начал двигать рукой. Его скулеж сменился слабыми вскриками от боли, когда ствол револьвера 45-го калибра стал, вдавливаясь, крутясь и разрывая ткани, проталкиваться в него. Но возможно ли, чтобы это его возбуждало? Да, вполне.
В конце концов его возбуждение дошло до Малыша.
— Нравится, верно? — выдохнул Малыш. — Я знал, что понравится, ты, мешок с говном. Нравится чувствовать его у себя в заднице, а? Скажи «да», сучонок. Скажи «да», или отправишься прямиком в пекло.
— Да, — проскулил Мусорщик.
— Хочешь, чтобы я делал это с тобой?
Он не хотел. Возбудился он там или нет, но он не хотел. Однако он понимал, что лучше в этом не признаваться.
— Да…
— Да я бы не стал трогать твой отросток, будь он даже бриллиантовым. Делай сам. Зачем, по-твоему, Бог дал тебе две руки?
Сколько это продолжалось? Одному Богу могло быть известно, только не Мусорщику. Минуту, час, век — какая разница? Он был уверен, что в момент оргазма Малыша почувствует две вещи: горячую струю спермы маленького чудовища у себя на животе и дикую, страшную боль от пули-болвашки, вгрызающейся в его кишки. Последняя клизма.
Потом бедра Малыша замерли, пенис конвульсивно дернулся в руке Мусорщика. Его ладонь стала скользкой, как резиновая перчатка. Мгновение спустя револьвер был вытащен. Беззвучные слезы облегчения покатились по щекам Мусорщика. Он не боялся смерти, по крайней мере на службе у темного человека, но он не хотел умирать в этой темной комнате мотеля от руки психопата. Так и не увидев Циболы. Он бы помолился Богу, но инстинктивно сознавал, что Бог не обратит сочувственное ухо к тем, кто присягнул на верность темному человеку. Да и разве Бог сделал хоть что-то для Мусорщика? Или, если уж речь зашла об этом, для Дональда Мервина Элберта?
В наступившей тишине Малыш фальшивым, хриплым голосом затянул песенку, постепенно погружаясь в сон:
— Я узнал своих дружков… понял, что это такое… да-а-а-а, и плохим парням совет… вы оставьте нас в покое…
Он начал похрапывать.
«Теперь я уйду, — подумал Мусорщик, но он боялся шевельнуться, чтобы не разбудить Малыша. — Я уйду, вот только удостоверюсь, что он на самом деле спит. Пять минут. Пять — не больше».
Но кто знает, как долго тянутся пять минут в темноте, может, честнее будет сказать, что пяти минут в темноте вообще не существует. Он ждал. Он погружался в дремоту и выныривал из нее, сам не зная, что задремал. И вскоре он незаметно соскользнул в сон.
Он был на темной дороге, высоко-высоко в горах. Звезды, казалось, сияли так близко, что до них можно было дотянуться рукой, казалось, их можно просто снимать одну за другой с неба и класть в банку, как светлячков. Стоял жуткий холод. Было темно. Завороженный сиянием звезд, он смутно видел живые лики скал, сквозь которые была выдолблена эта дорога.
И в темноте что-то шло к нему.
А потом раздался его голос, идущий из ниоткуда и отовсюду:
«В горах я дам тебе знак. Я покажу тебе свою мощь. Я покажу тебе, что случается с теми, кто идет против меня. Жди. Наблюдай».
Красные глаза стали раскрываться в темноте, словно кто-то выставил впереди три дюжины сигнальных ламп с экранами на них, и теперь этот кто-то снимал экраны парами. Это были глаза, и они окружили Мусорщика роковым кольцом. Сначала он подумал, что это глаза ласок, но когда кольцо сжалось вокруг него, он увидел огромных серых горных волков — уши у них были выставлены вперед, пена капала из темных пастей.
Он испугался.
«Они не для тебя, мой хороший и верный слуга. Ты видишь?»
И они исчезли. Их словно и не было — эти тяжело дышащие серые зверюги исчезли.
«Наблюдай», — сказал голос.
«Жди», — сказал голос.
И сон кончился. Он проснулся и обнаружил, что в окно комнаты мотеля проник яркий солнечный свет. И в этом свете стоял Малыш, казалось, ничуть не пострадавший от тесного содружества с компанией «Адольф Курс» прошлой ночью. Его волосы снова были уложены в прежние локоны, и он восхищенно пялился на свое отражение в зеркале. Свою кожаную куртку он повесил на спинку стула. Заячьи лапки свисали с пояса, как крошечные трупики с виселицы.
— Эй, сучок! Я уж думал, придется снова покропить тебе ладошку, чтоб ты проснулся. Пошли, у нас впереди большой денек. Сегодня много чего должно случиться, я прав?
— Конечно, прав, — ответил Мусорщик с загадочной улыбкой.
Когда Мусорщик вынырнул из сна вечером 5 августа, он все еще лежал на столе для блек-джека в казино «Гранд-отеля». Прямо перед ним на стуле сидел молодой человек с прямыми, соломенного цвета волосами, в зеркальных темных очках. Первое, что заметил на нем Мусорщик, — это камень, висевший у него на шее в V-образном вырезе открытой спортивной рубахи. Черный, с красным пятном в центре. Как глаз волка в ночи.
Он попытался сказать, что его мучит жажда, но сумел издать лишь слабое «О-ох!».
— Тебе пришлось здорово подзагореть на горячем солнце, я так понимаю, — сказал Ллойд.
— Ты — это он? — прошептал Мусор. — Ты — это…
— Вожак? Нет, я — не он. Флагг сейчас в Лос-Анджелесе. Но он знает, что ты тут. Я говорил с ним по радио сегодня днем.
— Он едет сюда?
— Что-что? Только чтобы повидаться с тобой? Черт возьми, нет, конечно! Он будет здесь в свое время. Ты и я, парнишка, мы с тобой люди маленькие. Он будет здесь, когда понадобится. — И он повторил вопрос, который задавал высокому мужчине этим утром, вскоре после того, как сюда заявился Мусорщик. — Тебе так не терпится повидать его?
