Ферессон припарковал «бьюик» перед многоэтажным белым зданием, где жила Шарлота. Дом он узнал не сразу, так здесь все переменилось за какой-то месяц. Накренившееся здание со всех сторон подпирали нескладные деревянные леса, в стенах зияли широченные трещины, замусоренный тротуар перед фасадом был огражден веревкой. В фундаменте неуверенно копались трое рабочих.
Шарлота открыла дверцу и, причитая, ступила на тротуар.
— Все, что он копировал для нас в молодости, износилось. А все, что он копирует сейчас, — сплошной «пудинг». Как же нам жить? — Она поежилась. — Господи, только бы пронесло, только бы не кончить, как несчастные жители Чикаго!
Последние слова сковали холодом всех четверых.
Чикаго! Разрушенное поселение! Лет пять назад там умер Билтонг; здания и улицы, все вещи, скопированные им, постепенно пришли в негодность и рассыпались.
— Говорят, их Билтонг утратил способность к размножению, — едва слышно прошептала Шарлота, — состарился и помер.
Помолчав, Ферессон напомнил хриплым голосом:
— Но ведь другие Билтонги заметили и сразу же пристали замену.
— А толку-то от их замены, — проворчал Унтермейер. — Поселение к тому времени превратилось в пыль. Если там кто и остался, так только полтора-два десятка чудом выживших бродяг, подыхающих от холода и голода, и, конечно, собаки. Проклятые твари, ну и попировали же они тогда!
Они застыли на месте, предчувствуя близкую развязку. Даже невозмутимый доселе Джон Доус побледнел.
Ферессон с тоской вспомнил свое поселение в тридцати двух милях к востоку.
Билтонг Питсбурга пока находился в расцвете сил, из него ключом била созидательная энергия, присущая расе проксимиан. Питсбург ничем не походил на здешнее разлагающееся поселение.
Здания там — просто заглядение, крепкие и красивые. Тротуары — чистые и прочные. И окна магазинов, и телевизоры, и миксеры, и тостеры, и автомобили, и рояли, и вечерние наряды дам, и виски, и замороженные груши — все, абсолютно все достоверно, в мельчайших деталях скопировано с оригиналов, бережно сохраняемых под вакуумными колпаками в подземных убежищах.
Страшно даже представить, во что превратится прекрасный город, если и их Билтонг состарится и...
— Если наш красавец в ближайшее время не очухается, то... — Лицо Унтермейера перекосилось от злобы. — Чего уж там, сядем рядком и будем любоваться, как все разваливается к чертовой матери. — Он пожал плечами. — Что нам еше остается?!
— Если поселение распадется... — Ферессон на секунду замялся, — возможно, некоторым из вас удастся перебраться к нам, в Питсбург.
— Разве вашему Билтонгу по силам обслуживать одновременно более сотни человек? — небрежно поинтересовался Джон Доус.
— Сейчас, несомненно, — Ферессон с гордым видом кивнул на «бьюик». — Вы проехались на нем и способны оценить его по достоинству. От оригинала не сразу отличишь, даже если их поставишь рядышком. — Он улыбнулся. — Скажу по секрету, порой мне кажется, что служащие впопыхах напутали, и мне достался настоящий автомобиль.
Острота хоть давно и приелась, но, как обычно, вызвала у слушателей улыбку.
— Ладно, решим еще, по каким щелям разбегаться, если наш Билтонг отдаст концы, — оборвал смех Унтермейер. — Поживем — увидим.
— И то верно, — подхватила Шарлота. — Время, вроде, терпит. А пока пошли ко мне. — Ока взяла с сиденья «бьюика» стальной ящик и направилась к крыльцу. — Бен, пойдем с нами, — она кивнула в сторону Доуса, — и ты тоже. Хлебнем по глоточку виски. Правда, вкусом оно смахивает на антифриз, и надпись на этикетке не сразу разберешь, зато во всем остальном виски не совсем «пудинг».
Она поставила ногу на нижнюю ступеньку, но тут подбежал человек в рабочей спецовке и схватил ее за руку.
— Извините, мисс, но туда нельзя.
Побледнев от ярости, Шарлота вырвалась.
— В этом доме — моя квартира, мои вещи... Я здесь с рождения живу!
— Дом того и гляди развалится, — настаивал рабочий, который, в действительности, был не настоящим рабочим, а обычным жителем поселения, добровольно согласившимся охранять ветхое строение. — Видите, какие трещины?
— Они здесь не первую неделю. — Шарлота нетерпелво махнула Ферессону. — Пошли, нечего его слушать!
Она проворно взбежала на крыльцо, потянула на себя ручку массивной входной двери из стекла и хрома.
Дверь сорвалась с петель и вдребезги разбилась у ее ног. Во все стороны брызнули смертоносные осколки стекла. Пронзительно взвизгнув, Шарлота отступила на шаг. Бетон под ее каблуками смялся, и все крыльцо с жалобным стоном осело грудой бесформенных обломков.
Ферессон и рабочий подхватили насмерть перепуганную девушку под руки и почти поволокли к автомобилю. Очертя голову, Унтермейер кинулся в клубящееся облако белой пыли. Минут пять он вслепую шарил среди обломков крыльца, пока не наткнулся на стальную коробку. С драгоценной находкой под мышкой он выбрался на тротуар.
Шарлота беззвучно открывала и закрывала рот, ее лицо сводило судорогой.
— Мои вещи! — наконец выдавила она.
Ферессон нетерпеливо отмахнулся:
— Где-нибудь болит? Кости не сломаны?
— Я-то не пострадала, а вот все остальное...
Шарлота стерла с лица струйку крови и белую пыль. Через щеку у нее тянулся порез, светлые волосы слиплись, розовый свитер разорвался.
— Ящик! Вы спасли ящик?!
— Целы безделушки, целы, — успокоил ее Доус, так и не отойдя от машины ни на дюйм.
Шарлота прижалась к Ферессену, дрожа от испуга и отчаяния.
— Посмотри! Посмотри сюда!
Она подняла руку, покрытую толстым слоем пыли. Пыль быстро темнела и вскоре стала чернее сажи.
Изорванный свитер на девушке съежился, юбка растрескалась и сморщенной шелухой отваливалась от тела.
— Быстрее в машину, — приказал Ферессон. — На заднем сиденье — плед... из нашего поселения.
Закутавшись в плотную шерстяную ткань, Шарлота забилась в угол салона. Капли алой крови падали с ее щеки на голубые и желтые полосы пледа. Сев за руль, Ферессон раскурил сигарету и вставил ее между трясущимися губами девушки.
— Спасибо, — едва слышно поблагодарила она. — Аллен, как нам теперь жить, что делать?
Ферессон ласково смахнул потемневшую пыль с волос девушки.
— Поедем и покажем ему оригиналы. Вид новых предметов обычно стимулирует их. Бог даст, и ваш оживет.
— Он не просто болен, — пришло в голову Шарлоте. — Он умер, Аллен. Верь мне, я точно знаю!
— Да брось ты, не так уж он и стар, еще оклемается, — запротестовал было Унтермейер, но все они уже понимали: конец неизбежен.
