И вот теперь, отдыхая после обеда, стажер прикидывал свои шансы. Шансы были. Капсула с таблетками — пищевой рацион на неделю, а если не закармливать ребенка, то и на месяц. Фляга — воды можно набрать в любом ручье. Нож. Пистолет — в обойме осталось двадцать девять ампул. Одна успокаивает крокозавра, самого страшного здешнего хищника, на несколько часов. Пистолет — это хорошо. С ним чувствуешь себя увереннее. А в придачу — стальные мускулы и несокрушимое здоровье выпускника Института Внеземных Исследований. Физическая подготовка в ИВИ считалась одной из важнейших дисциплин.
Против Пашки были примерно тысяча двести километров, отделявшие его от базы. Двести, насколько он помнил карту, надо будет идти по горам.
— Тысяча двести минус пятьдесят равняется тысяче ста пятидесяти, — громко сказал Пашка. — Бедные вы, мои ноженьки!
Он напружинил мускулы и по-индейски — одним прыжком — вскочил на ноги. По-ковбойски опустил кобуру на бедро — чтобы ловчее было ухватиться за рукоятку пистолета. По-мушкетерски сдвинул берет на левое ухо. Фальшиво засвистел «Марш звездолетчиков» и скрылся в лесу.
ДОГНАТЬ ЧЕЛОВЕКА! Зверь вихрем мчится по лесу. С каждым прыжком он сокращает расстояние, которое успело проделать слабое двуногое существо. Вот и пень, возле которого отдыхал Пашка. Здесь зверь на минуту задерживается, обнюхивает оброненный стажером носовой платок… Шипение. Из-под поваленного ствола струится отвратительное тело змеи. Раздвоенный хвост мечется из стороны в сторону, голова поднята, на клыках влажно поблескивают капельки яда. Зверь не любит связываться со змеями, но эта загораживает дорогу. Он прыгает. Молниеносно лязгают зубы — обезглавленная змея свивается агонизирующим клубком. Путь свободен, и зверь, даже не оглянувшись, мчится дальше. ДОГНАТЬ ЧЕЛОВЕКА!
Вторые полсотни километров дались Пашке тяжелее. За время перелета на «Командоре» он отвык от пеших переходов. К тому же здешняя чаща сильно отличалась от светлых, ухоженных лесов Земли. Все время приходилось продираться сквозь колючки, перелазить через поражающих размеров гниющие сучья, перебираться через ручьи, а один раз — даже через настоящую реку. Реку Пашка вознамерился было переплыть, но, заметив в воде снующие взад-вперед зубастые пасти, воздержался. Пришлось, обливаясь потом, тащить к реке бревно (тонкую веточку по масштабам здешних великанов), а потом еще и перебрасывать его на другой берег. Словом, настоящие дебри здесь, товарищи, а над ухом непрерывно зудит какая-то летучая пакость вроде легендарных комаров, о которых Пашке еще дед рассказывал.
Перед заходом солнца (в лесу это выразилось в том, что сумерки стали гуще) стажеру посчастливилось набрести на крокозаврову тропу, ведущую в нужном направлении. Здесь можно было идти как по бульвару, но за полчаса пришлось истратить девять ампул для успокоения хозяев. Пашка подумал и сошел с тропы.
Он двигался по длинной, поросшей низким кустарником прогалине. По местным понятиям ее можно было бы даже назвать поляной: деревья высились так далеко друг от друга, что в промежутках между кронами виднелись клочки изумрудного неба. Стажер направлялся к небольшому (метров тридцать высоты) молодому деревцу, в ветвях которого собирался переночевать. С того вечера Пашка твердо и навсегда поверил в интуицию, потому что оглядываться у него не было ровно никаких причин, а он все-таки оглянулся, В то же мгновенье в его руке очутился пистолет, и, не успев еще ничего понять, Пашка выстрелил в лохматое чудовище, мчавшееся к нему со скоростью гоночного ракетомобиля, «Что-то новое», — машинально отметил стажер, нажимая спусковую клавишу. Прицел был верный — ампула белым пунктиром прошила темноту и попала хищнику прямо в грудь. Другое дело, что чудовищу, судя по всему, на это было наплевать. Оно мчалось так, словно в ампуле содержался не наркотик, способный парализовать слона, а яблочный сок. Пашка не испугался. Он закусил губу и выстрелил еще раз. Для крокозавра это было бы уже смертельно, а по косматому мерзавцу словно из пугача палили. И когда их разделяло лишь три-четыре прыжка, Пашка сделал единственное, что ему еще оставалось: перевел пистолет на стрельбу очередью. Последние восемнадцать ампул изрешетили шкуру зверя. Он жалобно взвыл, рухнул на землю и затих.
Пашка подошел. Да, таких зверюг ему видеть еще не приходилось. А какое сложение! Мощные лапы, когти-кинжалы, в пасти — два ряда белоснежных зубов, в два счета способных перемолоть Пашку.
— На ряд — по счету, — пробормотал стажер присаживаясь рядом с поверженным хищником. — Вот это крошка! Крошечка-Хаврошечка. Ма-аленькая такая машинка для убийства. До холки-то, чай, рукой не дотянешься… Ну и ну… Биологам бы нашим на тебя, красавец, полюбоваться. Ведь не один же ты такой по лесу бегаешь. Правда,, хочу надеяться… мне больше такие не ветре…
Пашка говорил все медленнее и медленнее. Он вдруг почувствовал, что вспотел, хотя в лесу было прохладно. ЗВЕРЬ ОТКРЫВАЛ ГЛАЗА. Это было невероятно, невозможно, если хотите, — после двадцати ампул ни одно существо не выживет. Ни одно… А это оживало. Мутный взгляд быстро прояснялся. Пока в нем читались лишь недоумение и страдание, но Пашка понимал, что скоро они сменятся лютой злобой. Немного погодя — при такой-то жизнестойкости! — зверь снова будет на ногах и тогда уж наверняка постарается отыскать следы обидчика. Хищник может отказаться от погони, если добыче удается убежать, но никогда не простит того, кто причинил ему боль и мучения.
Что-то надо делать, Пашка отшвырнул бесполезный пистолет и достал из футляра нож. Отличный нож, длинный, обоюдоострый — незаменимая вещь в экспедиции. Он легко пропорет и лохматую шкуру, и мускулы, и внутренности… Пашка отчетливо представил, как руки заливает горячая дымящаяся кровь, и его замутило. Он закрыл глаза и начал убеждать себя, что это совершенно необходимо. Если зверь поднимется… В институте его учили, как голыми руками обороняться от льва и тигра, но с этим хищником Пашка не хотел бы сразиться врукопашную ни за какие коврижки.
— Гуманизм здесь ни при чем, — вслух убеждал себя Пашка. — Это даже не вопрос совести. Или он, или я. Вот так.
И когда курсанту показалось, что он достаточно укрепил свой дух перед предстоящим, он поднял нож и разомкнул веки. И наткнулся прямо на страдающий взгляд зверя.
— К черту, — хрипло сказал Пашка, — не могу! Пусть меня лучше съедят.
Он повернулся и побежал прочь. За ночь надо было уйти как можно дальше.
ДОГНАТЬ ЧЕЛОВЕКА! Зверь долго и мучительно приходит в себя. Эту боль причинил ему человек. Но понадобились целые сутки, прежде чем зверь стал способен снова пуститься в погоню. За это время он убил и съел какое-то животное, похожее на волосатый шар, и как следует выспался. Туман, заслонивший сознание, рассеялся. Зверь снова знает, чего хочет. ДОГНАТЬ ЧЕЛОВЕКА! Он мчится по следу, а тот вдруг обрывается у ручья. Человек ушел по воде. Но он направляется к горам — значит, идет против течения. И зверь долго пробирается в густых зарослях, окаймляющих берега, пока его ноздрей не касается вновь знакомый запах. Зверь фыркает и огромными скачками устремляется в чащу. ДОГНАТЬ ЧЕЛОВЕКА!
