В прежние времена обитал наш герой большей частью в лесах. Любил то, что растет само: и травку, и козявку, и тварь покрупнее. Нежничал с жабами, болтал с белками, мерился силой с медведями.
Появились приятели и среди людей.
— Мамочка! — встрял Геничка. — Если он сейчас же не забьется, я пойду играть с дедушкой в соседнее купе.
За стенкой всхлипнуло, запахло корвалолом, зазвенело зубами о стекло, тяжко рухнуло на лавку.
— Забьется, не забьется, — заворчала я, панически соображая: с кем бы ему забиться? — С кем бы ему забиться, если мы до людей только вот добрались? С ежиком, что ли? Был у него один кабан знакомый, всегда пер напрямки, как баран. Никогда тропы не уступит. Встанешь на пути — непременно сомнет, да еще потопчет, клыками потычет. Так ведь с его дороги и отойти можно загодя, не хочешь — не дерись. А остальные звери Тролля уважали, любили даже. Нет, с ними проблем не было, если обычаи знать.
Проблемы только с людьми бывают. — «С тобой, например», — подумала я мрачно.
— Значит, говори о людях, — потребовал сын.
Между прочим, если вы считали Геничку производным от Геннадия, то хи-хи вам и ха-ха. Это уменьшительная форма от Гений. Ладно-ладно, не надо меня подозревать в мании величия или комплексе матери Христа. Так назвала своего первенца во втором дивизионе обожающая бабаня, приподняв впервые кружевной уголок над сопящим носом младенца. Ее мудрое отношение к жизни сразу куда-то испарилось. В глазах зажегся свет, на челе — звезда, за спиной отросли крылья, а в сердце пламенный мотор. Отрос. То была женщина как женщина, в меру занятая собой и другими, а тут ее как прорвало. Второе дыхание открылось. Этакая лебедь-марафонец. Значит, подымает уголок на сморщенным сопящим личиком — и все. Запала. «Гений!» — шепчет. «Спасибо, мамуля», — думаю, меня благодарит за сей подарочек. А она глаза безумные подымает, и чувствую: чего-то в них нет. Пустовато.
«При чем тут ты? — говорит — Гений — он!» И снова под уголок — нырь. Тогда уж подсчитала я, чего в них не хватает, в глазах. Многовато вышло: меня, отца, соседок-подружек, телевизоров, дачного участка, сибирского кота-любимца, дня, ночи и всей этой дурацкой вселенной. А был Он один: Гений, Бог, Царь, Повелитель и прочий Геничка.
Сейчас этот покоритель бабушек сидел напротив, и левая нога в растоптанной сандалии — о ужас! — уже стояла на трусливо дрожащем вагонном полу.
— Все-все! Про людей.
Погода год от года портилась. Зимы зверели, прочее мокло и кисло. Порой вода не шлепала под ногами, а хрустела и резала пальцы. И падал сверху странный белый песок, на вид — нежный, как пух птенца, а на ощупь — колючий и холодный. Снег. Однажды осенью вместе со снегом пришли с севера люди. Маленькое племя во главе со старой самкой. Совсем мало мужчин, все худые, замерзшие, совершенно лысые местами. Шерсть росла у них почему-то только на туловище. Потом Тролль узнал, что эта шерсть им не родная, а просто одежда, сшитая из шкур животных, а без нее люди совершенно безволосые, если не считать растительности на голове, и такие же беззащитные перед холодом, как и он.
Тролль долго трудился, но сделал-таки себе нечто из шкур, не особенно казистое, но теплое и крепкое. Он давно уже мерз, а к югу уходить не решался — не любил перемен.
Племя, к изумлению лесного народа, не вымерзло за зиму, слегка проредило звериное население и порядком подпортило настроение заячьим семействам. Люди нарыли землянок и жгли костры. Тролль с удивлением узнал, что еще кто-то, кроме него, пользуется огнем. Частенько подкрадывался он к стоянке и потихоньку наблюдал за человеками, особями стайными, рациональными. Ему казалось, что за их обыденными занятиями просвечивает некий другой смысл, чем за деловитой хлопотней зверей, даже таких старых и уважаемых, как птица Крак, приятель нашего героя. Словно кроме самой жизни могла существовать иная, новая цель. К тому же, люди умели петь и смеяться. Троллю они нравились.
Весной согрелась земля, проснулись пчелы, засияли жадные до солнышка одуванчики, и появился бешеный волк. Он шастал по лесу и убивал все, что отражалось в его мертвых глазах. Пьяное от совокупления зверье почти не сопротивлялось, но когда волк задрал пару человеческих самок, люди вырыли ловушку и загнали туда больную тварь. Волк сидел в яме, убить его побрезговали. Тролль прикрыл ловушку ветками от солнца и иногда подкармливал выродка падалью. Сейчас он, присев на корточки, как раз бросал зверю дохлых мышей, раскачивая их за хвостики. Жрал тот вполне осмысленно, это он умел.
— Развлекаешься? — Крак — огромный седой от старости ворон неловко плюхнулся на самую толстую ветку ближнего деревца. Оно крякнуло, но выдержало.
— Не одобряешь?
— Все одно — сдохнет. — И, помолчав, добавил, — Убили их, твоих приятелей.
— О ком ты? — спросил Тролль, не желая знать ответа.
— О людях, о ком еще.
— Как?
— С севера пришли другие. Самцы с дубинами и острыми кольями. У некоторых кольев острия блестят и режут лучше камня. Раз — и насквозь. А еще у них есть сверкающие короткие ножи. Похожи на каменные. Очень удобно головы отрезать.
— Они что, бешеные?
— Отнюдь. Веселые. Празднуют победу, поют и смеются.
— Врешь.
— Посмотри сам.
Помолчали. Потом Тролль поднялся и тихонько пошел к становищу. Мудрая птица Крак слетела наземь с радостно разогнувшегося дерева и со словами «ох, грехи» проглотила последнюю дохлую мышь. Оскорбленный волк драл когтями земляные стены и жрал свой помет.
Не так уж их было и много. Чужаки жарили мясо, плясали, вопили и скакали, изображая особо удачные моменты охоты на людей. Чье мясо они, собственно, и жарили. Кругом валялись изломанная утварь, одежда, инструменты — добро, с любовью хранимое прежними владельцами и не имеющее ценности для пришельцев. Тем нужно было только мясо. Трупы убитых заботливо разделывали, самые качественные куски укладывали на носилки. Было ясно, что с собой чужаки могут унести едва ли десятую часть добычи. Чересчур сытые падали мордами прямо в то, что ели, и запросто могли быть живьем расчленены своими сородичами. Никогда раньше Тролль не видел сразу столько красного. Никогда раньше Тролль не видел такого разнообразия выражений на лицах трупов.
Видимо, он подошел слишком близко. Убийцы-сторожевые заметили наблюдателя и азартно засвистели. Тут же все: и сытые, и очень сытые, и обожравшиеся повскакивали и с воем бросились к нему, желая продолжить потеху. «Ладно, — подумал Тролль, — я вас не приглашал». И нырнул в лес.
