Лишь Германия попыталась возразить этому императиву – и на нее бросились все скопом, искренне забыв о собственной исконной вражде. Императоры маленьких людей почувствовали настоящего врага. Сколько немцы еще продержатся? Полгода, год? Вряд ли…
Если не произойдет чуда, на которое намекал Дятел… Так непочтительно – Дятлом – Волков обозначал своего информатора в «Факеле». Стучи, мой друг, стучи. Все в жизни мелочи… какие сволочи…
Он вспомнил, как писали стихи в стенгазету: «С Новым, 1937 годом!» Шумно, весело. Дешифровальщик Дальский, знавший сорок с чем-то языков и сочинявший поэму о старике, который одновременно был аистом, на всех этих сорока языках… и из того же отдела Берта Геннадиевна, певшая под гитару о городах над небом и о реках, взбегающих к снежным вершинам гор, где живут белые тигры. Приходил начальник, Глеб Иванович, подпевал.
Почему-то казалось, что теперь все будет только хорошо и с каждым годом лучше, лучше и лучше.
И вот надо же – куда занесло…
Он увидел, что в бутылке остается еще треть. Улыбнулся этой трети.
Точно так же встречали четырнадцатый год. Отец достраивал в Сибири свой очередной мост и приехал только на неделю. От него пахло крепким табаком и дегтем – им он смазывал воспалившиеся десны. Елку украшали в зале, зал заперли на ключ, и дети – Алексей, Александр, Алина – подглядывали в щелку… Прошлым летом семья ездила отдыхать в Италию – в Рим, Неаполь, Венецию, – а на это лето отец предложил отправиться в Германию, в гости к новому другу, тоже инженеру-мостостроителю…
Все могло быть только хорошо – и с каждым годом лучше, и лучше, и лучше.
Маменьку и Алину забрала испанка. Алексей ушел с добровольцами, и никаких известий от него больше не было. Отца взяли в заложники и расстреляли в двадцатом. И наконец, последний из Волковых, беспризорник Саша, попал в двадцать втором в полтавскую колонию к Макаренко и там был распознан самим Глебом Ивановичем.
В шестнадцать лет он стал сотрудником Спецотдела. На тот момент самым молодым.
Война, революция, переворот, Гражданская война – все открылось для него с новой неожиданной стороны…
Женева, 13 февраля 1945. 22 часа
Только когда рука Салима перестала вздрагивать, Штурмфогель отпустил ее и встал. В комнате горела лишь настольная лампа, развернутая на стену. Пятно света напоминало маленькую ослепительную арку.
Вот и все, подумал он. Вот и все…
То, что лежало на кровати, еще вчера было двумя людьми: задиристым подростком и жовиальным, радостным, пузырящимся мужчиной. Теперь осталось… он даже не мог подобрать слов. Коряга. Через несколько дней исчезнут последние человеческие черты.
Там, внизу, останется не приходящий в сознание Салим – и тихий, заторможенный, туповатый Полхвоста. Отныне и навсегда – просто Михаэль Эрб. Помнящий где-то в глубине – невыносимой, недоступной сознанию – о Верхе, и потому на всю жизнь несчастный.
Антон ждал под дверью.
– Они отплыли.
– Вдвоем или втроем?
– Втроем.
– Отлично. Как давно?
– Так… семнадцать минут назад. Топ-мачтовый фонарь еще ясно виден. Мотор не заводят, идут под парусом.
– Что в доме?
– Горит свет.
– Начинаем.
…Сегодняшний день для Натана Коэна по прозвищу Рекс выдался потрясающе удачным. И если поначалу у него еще были какие-то сомнения по поводу Никиты и Джо, то потом они начисто исчезли.
Во-первых, так нельзя сыграть – Рекс был в этом убежден. Во-вторых, история, рассказанная Никитой, получила вдруг подтверждение, да какое!..
Джо Холгерсон, бывший когда-то подданным шведского короля, еще до начала войны занимался промышленным шпионажем в пользу крупных европейских концернов. С началом войны его таланты затребовало государство, и Джо стал без разбору отсылать всю информацию, проходящую через его руки, генералу Доновану. С течением времени его активизировали: он получал задания на поиск тех или иных данных. В конце концов, проанализировав сами эти задания, он вычислил детали программы, на которую работал. Так умный химик по реестрам железнодорожных перевозок способен вычислить формулу и технологию производства секретной взрывчатки… И теперь в нескольких папках, хранившихся в тайнике на его яхте, содержалось подробное описание двух видов сверхоружия, причем одно из них можно было клепать буквально в любой деревенской кузнице…
Скорее всего Холгерсона сгубила жадность. И глупость. Вместо того чтобы просто продать немцам полученные им материалы, он пытался шантажировать своего работодателя. То есть самую крутую и беспринципную банду, которая никогда не останавливается ни перед чем…
Рекс еще раз пролистал описания. Гидродемистификатор – прибор, испускающий лучи, возвращающие обычной воде ее исконные химические свойства: замерзание при минус восьмидесяти и испарение при плюс пятнадцати; направленный на человека, такой луч обращает его в десяток килограммов идеально сухого серого порошка. Правда, технология производства очень сложна и неспециалисту непонятна. А вот «мизерикорд» – небывалое до сих пор оружие для уничтожения сверху одновременно обеих личностей – и верхней, и нижней, – представлял собой устройство настолько простое, даже примитивное и по идее, и по конструкции, что непонятно было, почему до этого додумались только сейчас.
Рекс был отчаянно рад, что это попало ему в руки. Могло ведь и не попасть… Или попасть, но не ему.
Плохо быть младшим братом. Более активным, более талантливым, чем старший, но при этом – младшим.
То есть всегда в тени. Всегда вторым.
И вот наконец представился случай доказать, кто здесь на самом деле настоящий парень.
Такого душевного подъема Рекс еще не испытывал никогда.
– У нас есть портвейн? – спросил он Никиту.
– Да-а… – Никита растянула ответ. – Портве-ейн… – И как-то натянуто хихикнула.
– Ты не любишь портвейн? – спросил Рекс.
– У меня с ним связаны специфические воспоминания, – сказала она чуть жеманно. – Может, лучше коньяк? Или ром?
– Ром, – решил Рекс.
От Никиты пахло сандалом и чем-то еще, не менее притягательным. Он уже понял, что эта ночь будет их ночью. Впервые за долгое время Рекс почувствовал готовность расслабиться…
Удар в борт был силен. Рекс, схватив пистолет, бросился из рубки – и был сбит с ног жестким ударом в лоб. Сознания он не терял, но на несколько секунд утратил способность двигаться.
Захватчикам этого хватило. Шестеро в темных комбинезонах скрутили руки женщинам, бросили Рекса в капитанское кресло… Один из них наклонился над ним. На узком смуглом лице написана была крайне брезгливая мина.
– Эй, Холгерсон… ну-ка, моргни, скотина. Вот. А то я испугался, что ты легко отделался. Это было бы несправедливо по отношению к дамочкам…
