Гонтран смотрел на свою невесту, тщетно стараясь подавить просившуюся на его губы улыбку.
— Однако, дорогой Михаил Васильевич, — снова обратился он, — вы еще не объяснили нам причину своей печали.
Старый профессор схватил его за руки.
— Эх, — с горечью проговорил он, — да разве вы уже не угадали ее?.. Да, я действительно думал о своем проекте, осуществлению которого посвятил всю свою жизнь. Как-же мне не печалиться, видя себя ограбленным, обобранным? Этот презренный лишил меня самого дорогого…
— По что вам мешает снова взяться за дело? — спросил молодой дипломат. — Правда, ваши бумаги, ваши планы и чертежи захвачены, но стоит вам заняться несколько дней, — и вы снова можете все воспроизвести на бумаге.
— А деньги? — задал вопрос старик.
— Деньги? — озадаченным тоном повторил граф.
Настало минутное молчание. Вдруг Сломка, давно уже прислушивавшийся к их разговору, поднял голову от книги и сказал:
— А отчего вам, г-н Осипов, не попробовать обратиться к общественной помощи? Объясните ваш проект, заинтересуйте им капиталистов, затем откройте подписку… Во Франции очень ценят ученых, а русский учёный для французов вдвойне симпатичен…
Старый профессор грустно покачал головой.
— Я не сомневаюсь, г-н Сломка, — отвечал он, — что добился бы таким образом успеха… Но, к несчастию, время не терпит ни малейшего отлагательства, а для исполнения вашего плана нужно много времени.
— Нет времени?!.. Но надеюсь, что вы еще не собираетесь умирать, Михаил Васильевич? — шутливо заметил граф. — Я редко видал в ваши лета людей таких свежих и бодрых, как вы.
— Я не про то говорю, — вы меня не поняли…
— Про что же?
— Согласитесь, что ведь Шарп украл мои бумаги вовсе не для того, чтобы они валялись в папках… Вероятно, он поспешил ими воспользоваться во время моего заключения.
— Ну?
— А в результате выходит, — отвечал старый ученый, с грустью поникнув головою, — что мне остаётся только умереть… Предположим даже, что я успею собрать необходимый капитал… Для осуществления проекта все-таки понадобится время, и я лишь вторым прибуду на девственную почву Луны…
— Однако, позвольте, г-н Осипов! — прервал старика инженер. — Прежде чем предаваться отчаянию, нужно убедиться, что Шарп действительно намерен воспользоваться вашими планами… Даже, если последнее окажется и справедливым, нужно предварительно удостовериться, насколько он опередил вас.
— Г-н Сломка прав, — сказала девушка, целуя отца в лоб. — Не падай духом, папа, и не теряй напрасно времени… Напиши в Вену своим знакомым и осведомись у них, как идут дела Шарпа, — вероятно, раз последний задумал выполнит такой гигантский проект, то он не может скрывать его от всех.
— Со своей стороны, — добавил Гонтран, — я напишу в Венское посольство и тоже попрошу навести справки.
Не теряя времени, старый учёный и граф Фламмарион засели за письма. Они успели уже написать по полудюжине, как вдруг в комнату поспешно вошёл молодой инженер.
— Михаил Васильевич, — сказал он, — только что в обсерваторию прибыл один американский астроном.
— Его имя?
— Джонатан Фаренгейт.
— Гм!.. Фаренгейт!.. — с минуту припоминал профессор, потирая себе лоб. — Нет, не помню. Зачем же он приехал?
— Один студент передавал мне, что цель приезда Фаренгейта — произвести несколько наблюдений над Луной при помощи большего рефрактора.
— Над Луною?.. Странно… А не знаете, какая цель этих наблюдений? — озабоченно спросил Михаил Васильевич.
— Пока не знаю… Но, по-видимому, Фаренгейт объяснит это на собрании, которое он созывает в библиотеке обсерватории… Вы также приглашены туда.
ГЛАВА XIII
Сэр Джонатан Фаренгейт. — Зачем он приехал в Ниццу? — Опять Шарп. — Проект путешествия на Луну. — Гигантская пушка. — Страшный удар.
Через час после разговора, описанного в предшествующей главе, Михаил Васильевич под руку с дочерью и граф Фламмарион вместе со своим приятелем входили в библиотеку обсерватории, где уже был в сборе весь персонал астрономов. За столом, стоявшим посредине комнаты, сидел пожилой человек, нервно перебирая кипу бумаг. Это и был сам виновник собрания, сэр Джонатан Фаренгейт.
Тёмно-красное лицо, обрамленное жесткой рыжей бородой, рыжие волосы, остриженные под гребёнку, густые нависшие брови, под которыми злобным огоньком блестели маленькие, серые глаза, огромный нос и толстая, апоплексическая шея — таков был портрет достопочтенного сэра. Судя по мощной фигуре, можно было предположить в нем громадную силу, а бриллианты, блестевшие на пальцах и галстуке, свидетельствовали о богатстве американца.
— Чёрт возьми! — прошептал Сломка на ухо другу, — по-видимому, в свободной Америке ремесло ученого гораздо прибыльнее, чем у нас.
Гонтран хотел ответить приятелю, но в этот момент сэр Джонатан встал с кресла.
— Господа, — сказал он, кланяясь собранию, — я должен начать с глубочайшей благодарности за тот лестный прием, который вы мне оказали… Господа, я попросил вас собраться здесь, чтобы сделать вам одно признание. Строго говоря, я не принадлежу к числу людей науки, — я просто член американской компании, которая поставила себе целью решить одну из величайших задач, — задачу установить сообщение между земным шаром и его спутником, Луною…
При этих словах американца граф Фламмарион невольно обратил свой взгляд на Михаила Васильевича. Старый ученый стоял с бледным лицом, лихорадочно блестевшими глазами и полуоткрытым ртом. Судорожно сжав спинку кресла, он неподвижно впился взором в холодную фигуру Фаренгейта.
— Достигнуть Луны! — продолжал между тем последний, — сколько гениев тщетно ломали себе голову над этой задачей! Сколько человеческих жизней разбила эта сладкая мечта, до сих пор остававшаяся неосуществимой! И вдруг теперь эта мечта готова стать на почву действительности!
Здесь оратор сделал паузу и обвёл глазами слушателей: на лицах всех было написано нетерпеливое ожидание.
— Дело вот в чем, господа, — продолжал Фаренгейт, довольный эффектом своих слов. — Спектральный анализ лунных лучей убедил нас, что на поверхности земного спутника находится значительные залежи окристаллизованного углерода, то есть бриллиантов. Для эксплуатации этих копий немедленно была огранизована компания, которая за большие деньги приобрела планы одного ученого относительно пути на Луну. Но, прежде чем окончательно приступить к делу, мы решили узнать мнение о нашем предприятии всего учёного мира… Вот почему я езжу из одной страны в другую, советуясь с астрономами всех обсерваторий, вот почему я прибыл и сюда.
С этими словами американец опустился в свое кресло, в ожидании мнения слушателей. Первым заговорил Михаил Васильевич.
— А позвольте вас спросить, — сказал он дрожащим голосом, — не будет нескромным узнать у вас имя того ученого, который продал вам эти планы?
— Напротив, — отвечал сэр Джонатан, — мне нет никаких оснований скрывать имя этого гения, сделавшего такой гигантский шаг… Его зовут Теодор Шарп.
Услышав ненавистное имя, старый ученый не мог удержаться от взрыва негодования.
— Этот Шарп — вор! — закричал он вне себя. Американец удивленно взглянул на своего собеседника.
— Как вор? — спросил он. — Это слишком тяжёлое обвинение… На чем вы его основываете?
