– А у меня – венецианского стекла, – вспомнила Гиневра.
Гурастун подошел к шкафу в углу комнаты, где стояли разные заплесневелые флакончики, и, достав один из них, плеснул содержимое на стенку. Тут же комнату заволок туман, а когда он рассеялся, стена оказалась зеркальной. Мы ахнули.
– Вы тут займитесь, – сказал он, улыбаясь, – а я пройдусь по саду.
И чародей вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
– Какой он все-таки душка! – воскликнула Гиневра.
– И совсем еще не старый мужчина, – Далила была в своем репертуаре.
«Знали бы они, каким я его увидела», – подумала я, но ничего не сказала вслух.
– Марина, а почему ты ничего не примеряешь? – спросила меня Ипполита. – Мы для тебя тоже купили.
– Спасибо, но у меня есть уже на смену, – ответила я, показывая на рюкзак.
– Ну и что? Смотри, в этих шароварах гораздо удобнее.
Мои подруги уже переоделись. Что ж, выглядели они совсем не плохо. На Ипполите были кожаные штаны в обтяжку. Тунику она сняла (я еще раз успела убедиться в том, что легенды об амазонках врут – грудь у нее была в порядке) и надела зеленую шелковую кофту с широкими рукавами.
Гиневра и Далила облачились в пышные шаровары. На Гиневре они были голубыми, а на Далиле – красными. Талии они перетянули шелковыми кушаками, что составляло разительный контраст с нижней частью тела. Теперь они примеряли рубашки. Блондинка выбрала серебристую, а брюнетка – черную.
Тем временем зеркало стало бледнеть и вскоре испарилось совсем.
– Как жаль, – огорчились мои подруги, – у нас еще много осталось примерить.
– Не думаю, что вам нужно взять с собой весь этот гардероб, – осторожно заметила я. – Надо собрать только самое необходимое. И в путь.
– Марина права, – коротко сказала Ипполита. – не на прогулку собрались.
Тут вернулся Гурастун и повел нас в домик, где я уже ночевала.
Пока Далила и Гиневра собирали на стол, Ипполита сказала мне:
– Пошли, Марина.
– Куда?
– Как куда? Буду учить тебя ездить верхом.
– А может быть, завтра начнем?
– Завтра мы трогаемся в путь. Так что давай, не увиливай.
Мы вышли из домика и пошли туда, где пасся мой серый в яблоках.
– Как ты его назовешь? – вдруг неожиданно спросила амазонка.
– Не знаю, не думала.
– Должна подумать, – наставительно произнесла она. – Нельзя животному без имени. Далила назвала своего вороного Ашкелоном, по имени города, откуда она родом, а Гиневра – Просперо.
– А у меня будет Ранет. Он же весь в яблоках.
– Ну что ж, Ранет, так Ранет, – согласилась Ипполита.
Мы пришли на поляну, где пасся мой Ранет. Рядом лежало седло.
– Смотри, – сказала амазонка, – сначала я покажу тебе, как седлать коня, а потом будешь это делать сама. Договорились?
Я кивнула.
То, что происходило в течение двух последующих часов, я, наверное, не забуду никогда в жизни. Сначала я пыталась влезть на Ранета, но животное в самый ответственный момент делало шаг в сторону, и я оказывалась на земле. Когда мне, наконец, удалось взгромоздиться на эту громадину, конь принялся высоко вскидывать зад. Я с ужасом вцепилась в холку, легла на шею своенравного Ранета и обхватила ее руками.
– Так, хорошо, хорошо, – подбадривала меня Ипполита.
Что может быть в этом хорошего? Трясясь, как на проселочной дороге в машине без рессор, я еле еле сделала два круга тихим шагом. Зубы щелкали друг о друга, руки были напряжены, ноги схватила судорога – в таком состоянии я не заметила, как стемнело.
– Все, – сказала Ипполита, – слезай.
Молча соскользнув с коня, я упала прямо в подставленные руки своей учительницы. Желание было только одно – лечь и помереть. Как я добрела до дома – неизвестно.
Увидев нас, Гиневра закричала:
– Девочки, ау! Сюда! Будем ужинать.
Но я, только вяло махнув рукой, расстегнула джинсы и брякнулась на кровать, заснув в падении на подушку.
Гурастун разбудил нас с рассветом.
– Пора вставать, уважаемые дамы, – крикнул он в окно.
– Сейчас, встаем… – послышались сонные голоса.
Открыв глаза, я хотела потянуться и не смогла. Дикая боль пронзила мои мышцы. Казалось, что на моем теле не осталось ни одного живого места. Боль перетекала с одной части тела в другую. Как я встану, как поеду?
Ипполита заметила мое состояние. Она подскочила ко мне и стала растирать мне ногу. Я завопила.
– Терпи, – приказала она, – так надо.
Далила взялась за мои руки, а Гиневра – за другую ногу. Я орала не переставая.
Как ни странно, боль постепенно стала отходить. Приятное тепло потекло по моим несчастным мышцам, и подруги отпустили меня. Пытаясь встать на ноги, я качнулась, выпрямилась и вихляющей походкой вышла из дома, чтобы умыться в прозрачном ручье. Вспомнив, какое действие оказала на меня вода, я не раздумывая разделась и прыгнула. Ипполита, увидев меня плывущей, поразилась и поспешила присоединиться ко мне. Вскоре мы уже плескались вчетвером, наслаждаясь последними спокойными минутами.
Из воды я вылезла, как заново рожденная. Нигде ничего не болело. Я почувствовала зверский голод и поспешила в беседку, где уже был накрыт стол. Гурастун завтракал с нами.
Поев, мы начали собираться. Приторочив сумки к седлам и надев свою амуницию, мои попутчицы вскочили на коней. Я смотрела на них со страхом.
– Ну что ты, Марина, давай! – крикнула Ипполита, и ее шлем сверкнул на солнце.
Набрав полную грудь воздуха, я разбежалась, подпрыгнула и… легко оказалась в седле. Удивившись такой прыти, я легонько тронула Ранета. Он послушно сделал несколько шагов. Я прочно сидела в седле.
– Молодец, Марина! – воскликнул Гурастун. – Теперь я вижу, что у тебя все в порядке. До свидания, дорогие мои!
И наша маленькая процессия двинулась к выходу из сада шаха Гаомарта восемнадцатого.
в которой читатель становится свидетелем диспута о вере и штанах.
Весь город собрался нас провожать. Горожане, прознав каким-то образом, что мы едем на поиски наследника, собрались у ворот и вдоль главной улицы. Едва мы миновали огромных стражников, стоящих на посту, тотчас приветственные возгласы, крики и свист послышались со всех сторон. Мы не знали, как пробиться через толпу. Но Ипполита решительно направила своего Антиноя вперед, людская масса раздалась, образовав небольшой проход, через который нам удалось протиснуться.
Мнения, услышанные нами, были самые разнообразные – от надежды и пожеланий успеха, от выкриков восхищения красотой всадниц – до разочарования и улюлюкания. Не всем нравилось, что на такое ратное дело были выбраны женщины, и притом – чужестранки.
