Федор очнулся на крыше актового зала. Все кости болели, глаз распух, губы разбиты в кровь. Завывал ветер, и Федор почувствовал, что он замерзает, но не было сил даже пошевельнуться. Откуда-то сверху раздались крики, потом перед уцелевшим глазом проплыла веревочная лестница, чьи-то сильные руки приподняли его и передали в другие.
Федор с досадой подумал, что этот проклятый фантаст из двадцатого века все-таки спер у него фантастическую повесть, и захрустел зубами. Стало теплее и чуть темнее. Он уже лежал на носилках.
- Ты лежи, папаня, лежи, - сказала Ольга. - У нас занятия санитарной дружины. Никто не хочет изображать из себя раненого. А нам баллы срежут.
- Ладно, - прошептал фантаст и подумал, как хорошо, что в институте есть санитарная дружина.
Его куда-то понесли, но не особенно осторожно, потому что в носилках лежал совершенно здоровый человек с поломанным ребром, распухшим глазом и разбитой губой".
12
- Папаня! - ахнула Ольга. - Кто это тебя разукрасил?
- Да пустяки, - отмахнулся я.
- О, горе мое, - вздохнула Валентина. - На тебя бодяги не напасешься. И чем вы только на заводе занимаетесь?
- Тензометрические усилители настраиваем. Конец месяца. Кто-то из заказчиков приехал и давай требовать: оттарируйте им усилитель на консольной балке, и все тут. А у нас же новая методика настройки. Балки давным-давно метровым слоем пыли покрылись. Ну... приволокли, датчики проверили, какие оборвались - заменили, нагружать стали. А одна балка возьми да и сломайся. Меня вот и шарахнуло.
- Сочиняешь, папаня, - немедленно уличила меня во лжи дочь. - Мы же учебно-производственную практику проходили на вашем заводе и прекрасно знаем, что это за балочки. Они маленькие и уж сломаться никак не могут. Их и загружают-то килограммов в десять.
- Опять?-испуганно спросила Валентина.
- Да, - нехотя ответил я. - И не желаю я этого, а иногда получается. Еще когда из поезда в Марграде вышли, решил, что завязываю. Все. Кончено. Но ведь оно от меня не зависит...
- Нет, Федя, от тебя многое зависит.
- Квартеру, ли чо ли, дают? - нараспев спросила Пелагея Матвеевна.
- Да никто ничего не дает! - Я даже рассердился.
- М-м... А я думала, квартеру дают, - сказала теща, не отводя взгляда от телевизора, где всмятку рубились хоккеисты.
- Примочку сделать? - спросила Валентина.
- Да само пройдет, не беспокойся.
- Пройти-то пройдет, а будешь ходить, людей пугать своим синяком.
- Да ты ему забинтуй, - посоветовала дочь.
- Ага, - согласился я. - Забинтовать можно.
- Это, Федя, ведь Испазита? - спросила Пелагея Матвеевна.
- Он, он самый, - подтвердил я.
- Ну... я же вижу, что личность-то на Испазиту смахивает...
- Вы ешьте без меня.
- В ночь, что ли, настраивать будете? - недовольно спросила Валентина.
- Да нет. Афиноген просил к нему зайти. Комиссия из Марграда приезжает. Просил помочь. Хочется мужику доказать, что нуль-упаковка и в самом деле возможна.
- Занимались бы вы лучше делом, - посоветовала жена.
- Нет, нет, папка, вы уж лучше что-нибудь необыкновенное выдумывайте!
- Ох, Оля, да разве можно выдумать необыкновенное...
- А вы старайтесь!
- Нет, это уж вы теперь старайтесь. Ваше время приходит.
Валентина чем-то смазала синяк и забинтовала мне голову наподобие тюрбана, но так, что шапку все же можно было натянуть. Я оделся и открыл дверь квартиры.
- Ты когда придешь-то?! - крикнула мне вслед Валентина.
- Вот уж не знаю. Как все кончится, сразу и приду.
- Банкет, наверное, для комиссии будет?
- Какой банкет? Афиноген Каранатович - частное лицо.
- Ну, давайте! - напутствовала жена.
Я вышел на улицу и поднял воротник пальто. Мела поземка и вообще было неуютно. Я попытался понять, почему этой ночью написал какую-то непонятную главу о будущем. Во-первых, рассказ вылился внезапно, без всякой подготовки, без всяких размышлений и даже озарений. Я писал и не думал, что же будет в следующем абзаце. Само писалось. Во-вторых, ведь совсем не таким представлял я себе будущее. И была, была в тайнике души мысль написать роман о потомках. Была! Но все не хватало времени. Да и мысль-то, по правде говоря, еще не созрела, не рвалась на бумагу. А что собой представляли вот эти Федоры, "сто восьмидесятый" и "десять в девятой"? Я ведь чувствовал, что это мое продолжение, только при каких-то особых обстоятельствах. И что-то тут было связано с квартирой и нуль-упаковкой Афиногена. Ответ крутился где-то рядом, уже стучался, да что говорить, я уже все знал, но знал как-то не так, как положено, интуитивно, словно сам остановил знание на пороге.
13
В окнах Афиногеновой квартиры горел свет, но я решил сначала толкнуться в сарай и не ошибся. Из мастерской Афиногена тянуло теплом и чуть - дымком. Радостные голоса приветствовали меня. Я ничего не успел сообразить, как тут же оказался в объятиях Артемия Мальцева.
- Федор! - кричал он. - Кого я вижу?!
- Господи... Артемий...
- Сколько лет, сколько зим!
- Полтора года... зима... осень... - забормотал я растерянно. - Ты-то как сюда, Артемий?
Мне и в самом деле казалось, что со времени нашей последней встречи прошло много лет и много зим. И в то же время все происшедшее в фирменном поезде произошло чуть ли не вчера. Но парадоксы времени меня уже не удивляли, а только лишь очень интересовали.
- Ну, наши дороги теперь, кажется, переплелись навечно. - Мальцев выпустил меня из рук и сделал шаг назад, чтобы получше рассмотреть. - Что это у тебя с глазом? Ячмень сел?
- Ячмень проклятый, - обрадовался я. - Никогда не было, а тут сел.
- Его студить нельзя. Надеюсь, ничего страшного?
- Ерунда одна. Все пройдет. - Я огляделся и поздоровался со всеми другими присутствующими.
Здесь оказался Геннадий Федорович, шеф Артемия, которого я помнил еще по фирменному поезду. Один из "академиков". Тот самый, который никак не среагировал на мой клич: "Академики, в ресторацию!" Не нашел я тогда поддержки в его душе. Два незнакомых человека. Ну и, конечно, Афиноген Каранатович, вырядившийся как на свадьбу, но немного сумрачный и тихо взволнованный.
- Ну, все, кажется, собрались? - спросил Геннадий Федорович.
- Все, - ответил Афиноген.
- Начнем?
- Сейчас... Одну минуточку, - попросил Афиноген и начал что-то искать. Я понял, что он отдает эту "минуточку" мне, чтобы я хоть немного поговорил с Артемием.
- Читал, Федор, читал твой роман, - сказал Мальцев.
- Повесть, Артемий, повесть.
- В рукописи-то был роман. Ведь это я был первым читателем "Фирменного поезда".
- Хорошо, что я его тогда тебе отдал. Ход получился. А сам бы я ничего не смог пробить.
- Ну, когда нами заинтересовалась наука, твой роман понадобился и как подробнейший протокол событий, что ли, в нашем поезде. Так что, как только ты его написал, так тут же, можно сказать, стал писателем.
