— Я испортила тебе праздник.
— Знаешь, сколько у меня было этих праздников?
— Люди умеют веселиться…
Она казалась больной. Ричард чисто рефлекторно потрогал ее лоб, как если бы пред ним была Ингерда. Температуры у Зелы не было, но на лице вдруг появилась та самая брезгливость, которую он заметил у нее давно. Зела медленно сползала из-под его руки по подушке вниз.
— Зела, ты что? — он быстро убрал руку, но было поздно.
Она в какой-то панике укрылась одеялом с головой и свернулась там в маленький комок. И объяснять ей что-то было, кажется, бесполезно. Захотелось плюнуть на все и уйти.
— Вот этого не надо было, — сказал Ричард, — я и слова понимаю.
Сын явился утром. Вместо чалмы с простыней на нем был чей-то грязный плащ. Пока он отмывался в душе, Ричард заварил ему крепкий чай.
— Мы не далеко ушли от предков, — заявил Ольгерд, — устало растягиваясь на кухонном столе, — сначала надираемся, потом глотаем таблетки от похмелья…
— У предков таких таблеток не было.
— А что они делали?
— Пили снова.
— Веселая у них была жизнь… Чел не объявлялся?
— Твой Челмер раньше ужина не проснется.
Ольгерд отпил из чашки и как будто что-то вспомнил. Лицо его стало серьезным.
— Па! Я ведь должен тебе кое-что сказать!
— Может, проспишься сначала?
— Это важно.
— Ну, говори.
— Я видел эрха.
— Шутишь?
— Живого. Настоящего. Мы даже тяпнули с ним по чашечке кофе.
— Знаешь, сынок, — усмехнулся Ричард, — на карнавале еще не то бывает. И с духами покойников пьют на брудершафт.
— Я серьезно, па. Он телепортировал.
— Ну и что? Это и люди могут. Я тоже могу из кухни в прихожую, хотя гораздо проще дойти пешком.
— Дело не только в этом. Я это почувствовал, понимаешь? Он был чужой. С ним было неуютно… и потом, он проник в меня, как едкий дым. Я его вытолкнул, сам не знаю, как это получилось, просто разозлился.
— Он был синий? — спросил Ричард на всякий случай.
— Нет. Нормальный. Очень красивый. Назвался Лаокооном.
— Может, одет был во что-то синее?
— В черный плащ.
— Расскажи-ка поподробнее.
Сын рассказал о встрече с незнакомцем в плаще домино.
— Он не спрашивал про Зелу?
— Нет. Ни слова. Па, ему это было не нужно. Он считал с меня всю информацию, какую я знаю, и смылся. Зачем ему задавать лишние вопросы?
— Считать информацию не так просто.
— Даже если это эрх?
— Никто еще не сказал, что он эрх. Зела опасается кого-то другого. Она называет их аппирами.
— Аппирами? Она заговорила наконец?!
— Рано радуешься. Кроме этого словечка и того, что они навевают на нее ужас, я ничего нового не узнал.
— Где она?
— Спит.
Сын уловил досаду в его голосе.
— Па, у вас что-то случилось?
— Да, в общем, ничего, — сказал Ричард, не желая копаться в деталях, — она увидела в толпе синюю маску, ей показалось, что это аппир. Навязчивая идея, понимаешь? Какие на Земле могут быть аппиры? Кто их сюда пустит?
— А мой Лаокоон?
— Скорее всего, это какой-то розыгрыш. К тому же ты был пьян.
— Опять ты мне не веришь!
Ричард встал, подошел к окну, за которым раскачивались на тонких ножках садовые ромашки, и мирно жужжали пчелы. Было обычное теплое утро и обычная послепраздничная депрессия. Только нервы что-то совсем расшатались.
— Да верю я тебе, верю! Только объяснить ничего не могу!
— Па, ты что?
Откуда он знал, что! Надоело всё. Задергали, замучили. Загнали в угол и поставили в совершенно идиотскую ситуацию. И как себя можно чувствовать, если от тебя шарахаются как от гигантского, наглого слизняка с планеты Парсифая…
— Извини, я устал, — сказал Ричард.
— Я тоже. Но надо же что-то делать. Они же ее ищут, понимаешь?
— Предлагаешь им помочь?
Ольгерд смотрел на него с плохо скрываемым возмущением.
— Я иногда тебя совсем не понимаю. И шутки твои тоже.
Пришлось объяснить.
— При чем тут Зела? — раздраженно сказал Ричард, — что ты на ней зациклился? Мы еще не видели этих аппиров, которых она боится. И, возможно, никогда не увидим. Я знаю наверняка только одно: что некто Лаокоон интересовался моим сыном. Тобой. Ольгердом Оорлом. И мне это не нравится.
— В тебе говорит отцовский инстинкт. А я уверен, что все дело в ней. Я только промежуточное звено в этой истории.
— Мне так почему-то не кажется. И вообще, меня больше волнует, что будет с тобой, а не с ней. У меня один сын, а этих инопланетян — сотни.
— А меня волнует она. Понятно? Я привез ее сюда, и я за нее отвечаю. Хоть и поручили это тебе.
— Рад, что ты это еще помнишь.
Ричард видел, что сын имел глупость влюбиться в эту женщину. Это делало его необъективным, он все воспринимал через нее, не обращая внимания на себя самого. И это только усложняло все дело.
— Знаешь, что я хочу тебе сказать, Ол?
— Что?
— Выбрось ее из головы. И поскорее.
Совет, как и следовало ожидать, Ольгерду не понравился. У него даже глаза сверкнули.
— А это уже мое дело.
— Я просто не хочу, чтобы ты еще раз обжегся. Послушай меня, я все-таки кое-что понимаю в космопсихологии. Эта женщина чужая для нас, а мы — для нее. Она, безусловно, хороша, но влюбляться в нее глупо. Она нуждается в нашей помощи, но не в нашей любви. Наш мир ее не интересует, люди ей физически неприятны.
— К тебе, это, однако, не относится, — усмехнулся Ольгерд.
— Относится, — сказал ему Ричард, — и если тебе от этого станет легче, я буду рад.
В час дня он был в кабинете Иллариса. Настроение было гнусное, особенно после разговора с сыном. Яркое полуденное солнце, заполнявшее всё пространство, не радовало, а раздражало.
— Собери всех руководителей отделов, — потребовал он решительно, — пусть растрясут своих звездных гостей и узнают все, что можно об аппирах. Это срочно.
— Что за аппиры? — прищурился Илларис.
