— Что за аппиры? — прищурился Илларис.
— Если б я знал! Предположительно, синие.
— Час от часу не легче…
Руководитель Института был утомлен бессонной ночью и поглощал из термоса крепкий кофе.
— Хочешь? — спросил он уныло.
— Я и так взвинчен.
— Чем?
— Наша Безопасность никуда не годится. По Земле спокойно расхаживают какие-то синие аппиры и белые красавцы с черными кудрями, которые владеют телепортацией и анализом тонких тел. А мы о них знать не знаем.
— Информация, достойная Административного Совета.
— У меня нет никаких доказательств. Что я им скажу? Что моему сыну спьяну померещилось? Но это так, Ил. Мне самому кажется, что мой сын в опасности.
— Ты можешь ошибаться.
— Я отец.
— А я директор Института. И мне известно, что твоему сыну надо лечиться. Не поднимай шум раньше времени, Рик.
— Я не поднимаю, — сказал Ричард, — я требую, чтобы мне любой ценой предоставили информацию об аппирах, и чтобы за Ольгердом установили непрерывное наблюдение. Они им интересуются, и они рано или поздно на него выйдут. За Зелой тоже не мешает проследить. Распотрошите мой дом, набейте его видеокамерами: в туалете, в ванной, в барахолке… везде, черт возьми! Я же не могу находиться там постоянно.
— Это не сложно, — Илларис прокашлялся, — тем более, что камеры уже стоят. Их нет разве что в туалете.
— Что?!
— А что ты хотел?
Он хотел просто взорваться. Как сверхновая. У него даже слов подходящих не нашлось.
— Кто этим занимался? Антонио?
— Я не пойму, чем ты не доволен? Ты же сам только что этого требовал.
— Ладно, — сказал Ричард с тихой яростью, — пусть все остается, как есть. Мои интересы тут никого не волнуют. Но когда все это закончится, я сверну ему башку, так и знай.
— Это ты ему скажи.
— Это я говорю тебе, чтобы ты подыскивал нового сотрудника в отдел Безопасности. Венок можешь заказать прямо сейчас.
— Уймись, Оорл.
— Это мой дом. В нем живу я и мои дети. И мое согласие еще кое-что значит.
— Послушай, ты же не первый год у нас работаешь. Что за истерики, в самом деле? В конце концов, это твой сын привез нам такую головную боль. Кто его просил сворачивать на Ингерду?
Крыть было нечем. И изменить ничего было нельзя.
— Мой, — сказал Ричард, чувствуя себя побежденным, — тут уж ничего не попишешь. И расхлебывать — мне.
Он, наконец, сел. Не хотелось ничего, даже шевелиться.
— Хочешь посмотреть, что она сейчас делает? — спросил Илларис примирительно.
И не дожидаясь ответа, позвонил в отдел Безопасности в ведомство Антонио Росси. На месте был дежурный оператор.
— Эл, покажи-ка нам Радужный.
В одном из рабочих видеообъемов показалась комната Зелы. Женщина сидела у зеркала и расчесывала волосы. Очень красивая женщина. Изящные руки взлетали над копной золотых волос и осторожно вели по ней расческу сверху вниз. Это был не просто ежедневный уход, это было какое-то таинство, и Ричарду стало дико, что любой оператор в любую минуту может на это смотреть. Черт бы побрал все эти меры предосторожности! Зела любовалась собой и имела на это полное право. Она не догадывалась, что за ней наблюдают.
— Что ты видишь? — спросил Илларис серьезно.
— Как что? — не понял Ричард, — только то, что она сама себе нравится, но в этом и так можно было не сомневаться.
— А я, — сказал Илларис, — вижу отличную приманку. Ты посмотри, какая женщина, хоть валидол глотай.
— По-твоему, я этого еще не заметил?
— Она слишком лакомый кусочек, Оорл. Кусочек сыра в мышеловке. И хотел бы я знать, кто эта мышь, для которой он положен?
Домой он вернулся все в том же гнусном настроении. Ощущение было не из лучших: как будто у дома исчезли стены, и все, что в нем происходит, стало доступно для любых глаз. В Ричарде клокотало раздражение. Он прошел на кухню, налил в кофеварку воды, поставил на стол и смотрел на нее, пока вода в ней не закипела. Пожалуй, сейчас он смог бы вскипятить и котел.
— Па, ты чем-то расстроен? — спросила заглянувшая на кухню дочь.
Он решил ее не нервировать раньше времени.
— Так, дрязги с начальством, — сказал он.
— Можно заваривать?
— Конечно. Обычная кипяченая вода.
— Как это у тебя получается, па?
— Знаешь, когда меня разозлят, у меня еще не то получается.
Он не хотел разговора и ушел к себе. Невольно поискал вокруг глазки камер, но так ничего и не заметил. Люди Антонио работали профессионально. Солнце раздражало. Он задернул шторы, но оно и сквозь них заявляло о себе. О камерах следовало просто забыть, расслабиться и жить как обычно: есть, спать, раздеваться, вести разговоры, стоять на голове и заниматься любовью. И надеяться, что у оператора хватит ума на экран не смотреть.
Осторожный стук в дверь показался ему издевательством.
— Открыто, — усмехнулся он.
На пороге возникла Зела. Красавица-богиня, из-за которой все пошло кувырком. Ричард не мог на нее сердиться, на такое несчастное существо сердиться невозможно. Просто помнил то омерзительное ощущение, когда она закрылась от него одеялом.
Вид у нее был обреченный. Волосы, которые она недавно так долго расчесывала, были тщательно уложены, платье — самое скромное из тех, что подарила и купила ей Ингерда, а под платьем — далеко не скромное, даже роскошное тело богини любви. Сладкая приманка, до которой нельзя дотронуться.
Зела прикрыла дверь и прижалась к ней спиной.
— Спрашивай.
Это было так неожиданно и невероятно, что Ричард на секунду окаменел. Он даже забыл вдруг, что именно хочет от нее узнать. Только какой-то оскорбленный самец внутри вопил: «Почему я? Чем я лучше других? И если ты сама меня выбрала, то какого черта меня боишься»?
Она стояла и взволнованно ждала расспросов.
— Хорошо, — сказал Ричард, — только сядь сначала.
Пока она села на диван, скромно поджав ноги и сцепив вокруг себя руки, он успел задавить в себе оскорбленного самца и собраться с мыслями. Ему нельзя было ее спугнуть, и упустить такой шанс тоже было нельзя.
