– Сумасшедшие бабы. Ну, разве можно в таких условиях заниматься делом.
Оглянувшись, я посмотрела на стражей порядка. На их лицах не было ни тени заинтересованности. Странно… В двух шагах от них от путников требуют продать контрабанду, а им хоть бы хны.
В городе, в сущности которым и было княжество Ирбув, было ужасно жарко и шумно. Вокруг кричали, спорили, галдели, перебивая друг друга, прохожие и лавочники, женщины с кувшинами на голове и дети, гоняющие тряпичные мячи. Мы ничего не могли понять, ну, просто ни одного словечка.
Мы проезжали по базарной улице. Друг против друга расположились разнообразные лавки, в которых в изобилии были вывешены товары. Вне зависимости от того, чем они торговали, на каждой вывеске маленькими буковками под основной надписью стояло: «Дракониной не торгуем».
– А вот сладости, всех видов, на любой вкус! Подходите, красавицы, попробуйте. Никакой драконины, чистый сахар и мед, – зазывал нас толстый смуглый лавочник в полосатом халате и с золотой цепью на шее. Одной рукой он держал корзинку с пастилой, а другой – чесал себе волосатый пупок. Мы проехали мимо.
– Книги, священные книги, мудрые и вечные, для детей и взрослых, о наших мудрецах и о вреде драконов, – резким фальцетом кричал другой, одетый в черный глухой сюртук и маленькую шапочку.
Мне хотелось присмотреться, но надписи на книгах были какие-то иероглифические, и я пришпорила Ранета.
Крики лавочников-зазывал мы понимали, но между собой они и не думали разговаривать так же. Если я не ошибаюсь, в воздухе стоял гомон десятка наречий. Да и такого многообразия лиц и платья мне не удавалось раньше видеть. Как это было не похоже на Эламанд, где тихие люди в однообразных коричневых одеяниях скользили по пустынным улицам, а цвет одежды определял принадлежность к особой касте или профессии. Здесь же попадались личности белые и черные, желтые и бронзоволикие. Некоторые женщины были завернуты в куски материи, наподобие индийских сари. А головные уборы? Они были атласные и вязаные, фетровые и соломенные. Я даже увидала одну меховую шапку, в эту жару! Не страна, а фестиваль молодежи стран Азии и Африки какой-то…
Выбравшись на улицу потише, мы стали искать гостиницу. Даже Сенмурв устал, и от такой жары его язык свисал из распахнутой пасти. Далила закричала:
– Смотрите, постоялый двор! – и показала пальцем на вывеску.
На вывеске шла надпись: «Постоялый двор «Зуна и сыновья»» и ниже сакраментальное: «Дракониной не торгуем».
Мы спешились и, отдав вожжи двум смуглым паренькам, видимо сыновьям этого самого Зуны, вошли в прохладную затемненную комнату.
Нам навстречу, поглаживая роскошную седую бороду, вышел хозяин. Он улыбался:
– Пожалуйста, проходите. Что будете заказывать?
– Поесть чего-нибудь и четыре постели.
Обернувшись, он щелкнул пальцами, отдавая приказание, но вдруг нахмурился, увидав Сенмурва.
– С животными сюда нельзя! – категорично заявил он и добавил: – К сожалению.
Мы начали протестовать, объясняя, что наш пес особенный, но хозяин был непреклонен. Тогда в разговор вступил Сенмурв:
– Вы отказываете мне в постое, так как уверены в том, что животное не способно путешествовать?
Трактирщик от изумления плюхнулся на дубовую скамью и уставился на говорящего пса.
– Говорят люди, а не животные. Животные издают звуки, которые подражают звукам людской речи, а не говорят самостоятельно, – наконец выдавил он из себя.
– Смею заметить, что я не подражаю вам, а вполне логично аргументирую, отпарировал пес.
Говоря это, Сенмурв вдруг плюхнулся на задние лапы и принялся яростно чесаться.
На трактирщика было жалко смотреть. Он тщился придумать нечто эдакое, что даст ему преимущество в споре, и уже совершенно было неважно, кто его оппонент.
– У вас нет души! – авторитетно заявил он.
– Если вы мне четко объясните, что такое душа, и дадите инструмент для ее измерения, я, может быть, соглашусь с вами, – лениво произнес пес. Он уже лежал на дощатом полу гостиницы в своей любимой позе – голова на передних лапах и, похоже, не собирался никуда двигаться.
Принесли жаркое. Мы набросились на еду, забыв обо всем. Кому интересен теологический спор, пусть даже и с говорящей собакой, если так восхитительно пахнут бараньи ребрышки в острой подливке?
Трактирщик, не обращая на нас никакого внимания, даже не спросив, нравятся ли нам кушанье, принес с кухни низенький стул и усевшись рядом с Сенмурвом, принялся что-то ему втолковывать. Пес лежал, прикрыв глаза, изредка утвердительно качая головой.
Наевшись, мы встали из-за стола и разошлись по своим комнатам. Ипполите пришлось даже перешагнуть через разлегшегося пса, но спорщики не обратили на это никакого внимания.
Далила спала в одной комнате с Гиневрой, а мы с Ипполитой прекрасно устроились в соседней.
– Марина, ты спишь? – вдруг спросила амазонка.
– Нет, а что?
– Вот и мне не спится, все дом вспоминаю…
– Расскажи мне о своем доме, Ипполита. Я много разного слыхала об амазонках, но вот так, чтобы увидеть настоящую – даже и не мечтала.
– Хорошо у нас, – мечтательно произнесла Ипполита. – В нас с детства воспитывают чувство гордости за то, что мы не такие, как другие женщины. Мы знаем себе цену и ни в чем не уступим мужчине, а во многом их даже и превосходим.
Я так много слыхала об амазонках, – сказала я с нескрываемым любопытством, – но никогда не верила, что вы существуете.
– Еще чего, – усмехнулась Ипполита, – наш род ведет начало от Ареса и Гармонии, слыхала о таких богах?
– Да, – кивнула я в ответ, – я в детстве зачитывалась мифами Древней Греции. Арес – это бог войны, а Гармония – ну, гармония и все…
– Что? – удивилась Ипполита. – Ведь ты умная девушка, Марина, а такие глупости говоришь… Ну какие это мифы? Это наша жизнь, самая что ни на есть настоящая, и совсем не древняя…
– Ты рассказывала о Тесее, – напомнила я.
– Ах да, Тесей… Все произошло из-за этой несносной девчонки – Меланиппы, моей младшей сестры. Ее имя переводится, как «черная кобыла», и она, действительно, имела черную, как смоль, гриву волос.
В то время ей было всего двенадцать лет, а мне – восемнадцать, и я уже стала царицей амазонок. Как символ власти – я носила пояс царицы, украшенный рубинами и изумрудами. О боги, какое это было время! Амазонки не воевали, рожденных мальчиков отдавали в семьи отцов, а девочек воспитывали сами. С меня ваяли Фидий и Поликлет, и скажу тебе, Марина, без ложной скромности, со мной мало кто мог сравниться в красоте и стати.
– Да ты и сейчас великолепна, – ничуть не кривя душой, похвалила я Ипполиту.
