– А хилая демонстрация. Народу немного, и не буянят. Так, отрабатывают свое…
– Боюсь, это только начало.
– Не бойся. Это наверняка только начало.
– Мне бы твои нервы, Андрей.
– На, – улыбнулся Симагин и подал ей две открытые ладони. – Из себя и то готов достать печенку, мне не жалко, дорогая – ешь.
– Кстати, о еде. Ты ведь голодный, наверное.
– Не очень. Я перекусил на факультете. А вот чайку – всегда с удовольствием.
– Пойду поставлю.
– Поставь.
Ася небрежно ткнула в сторону телевизора ленивчиком, и экран с готовностью погас. Тогда она встала и неторопливо пошла на кухню. А Симагин остался сидеть, задумчиво глядя в окошко, уставленное во тьму ноябрьского вечера. Где-то по то сторону крутящейся измороси мутно светились разноцветные окна – будто лампочки на далекой елке.
Ася вернулась.
– Может, все-таки позвонить ему? – спросила она.
– Асенька, он совсем большой мальчик, – сказал Симагин. – Если мы ему понадобимся, он сам позвонит. А докучать не надо. Он справится.
Ася села на диван рядом с ним, и он ласково обнял её за плечи. Она потерлась носом о его щеку.
– Знаю, что справится, – сказала она. – Дело же не в этом. Как-то поддержать, посоветовать…
– Ну что тут можно посоветовать? И, главное, что можем посоветовать МЫ? Наше время ушло… ну, уходит. Теперь ему работать.
Она прильнула к нему плотнее и закрыла глаза. Как тепло, подумала она, как хорошо. А Антошке сейчас? Как-то Кира сможет его поддержать? Она, конечно, славная и сильная, и любит его, но тут… Ай, ладно. Матерям всегда кажется, что жены сыновей не дотягивают до нужных высот заботы и самопожертвования. Андрей прав, это уже их жизнь. Но и мы… Нет, Симагин, подумала Ася. Наше время ещё не ушло. Пока ты можешь меня взять… и пока я могу… Ладно. Раньше времени не буду даже думать об этом. Тьфу-тьфу-тьфу. Тьфу-тьфу-тьфу. Не исключено, что я тебе ещё устрою сюрприз, ещё удивлю на старости лет. Напоследок.
И себя удивлю, честно говоря.
Я уж думала, после всех тех дел я ничего не могу – а вот поди ж ты. В мои-то годы… Жутковато.
Один раз я уже отняла у тебя твоего ребенка. Пусть не только по своей вине – но и по своей тоже, я ведь все-таки не чашка, которую так легко переставить с полки на полку. А повела себя, как чашка.
Один раз отняла, но теперь сделать такую мерзость меня не заставит никакая сила на земле. Разве что смерть.
– Давай музыку поставим, – попросила она.
– Давай, – тут же согласился он.
– Рахманинова хочу.
– Давай Рахманинова. Вокализ?
– Угу. Нину Муффо.
– Ставь.
– Ну что такое, Симагин? В кухню я, за пластинкой я…
– А мне нравится смотреть, как ты ходишь.
Против этого возразить было нечего. Она улыбнулась и встала. Неторопливо и чуть позируя, как когда-то – десятиклассница Таня, пошла к проигрывателю. Обернулась на миг. Он смотрел на нее; он так смотрел на нее, что, казалось – даже смерть ничему не преграда, досадная задержка всего лишь. И оттого ей совсем не было страшно. Жутковато, да. Но совсем не страшно. Люблю тебя, Симагин, подумала она. Люблю. Вот. И в какой уже раз ей показалось, что он все знает и понимает, никакого сюрприза не получится, он только молчит по известному своему принципу: не докучать и не приставать, покуда не позовут сами.
– Какая ты стройная, – сказал он.
13. Человек, который думал, что он хозяин
Телефон опять курлыкнул.
На сей раз это звонил Никодим – взволнованный и даже слегка ошалелый.
– Антон Антонович, вы не могли бы приехать сейчас?
Честно говоря, у меня душа ушла в пятки. Мне в тот сумасшедший день не хватало только ещё каких-нибудь сюрпризов с Сошниковым.
– Никодим Сергеевич, что случилось?
– Вам лучше самому… – Никодим шмыгал вечно мокрым носом и от обилия непонятных мне чувств буквально приплясывал там, на той стороне проводов. За нос я его не мог корить – проведя пять минут у них в больнице, я понимал, что, сидя в ней целыми днями, не быть вечно простуженным нельзя. Но вот за это бестолковое подпрыгивание мне всерьез хотелось его вздуть. Взрослый же человек, скажи толком, в чем дело!
Злой я был – донельзя. Отвратительное настроение, а от переутомления ещё и раздражительность подскочила выше крыши.
– Вам лучше приехать и посмотреть самому.
– Никодим Сергеевич, объясните. Я очень устал. И я не хочу лишний раз выходить из дому. Вы что, газет не читаете?
– Конечно, не читаю. Что я – рехнулся, газеты читать… Да вы не бойтесь. Тут ничего худого не стряслось, наоборот. Просто я не хочу вам портить впечатление. Это надо видеть.
Ладно, в конце концов – что я теряю? Здесь торчать в унынии, то и дело бегая к окошку смотреть, редеет ли толпа, или, наоборот, прибывает – тоже не отдых.
– Буду, – угрюмо сказал я.
– Вот и замечательно! – обрадовался Никодим. Я вместо ответа повесил трубку.
Меня задержали. Когда я вышел на улицу, и сырой ветер, нашпигованный колкой, зябкой моросью, окатил меня с головы до ног, и я побрел ему наперерез, не чая добраться до своей машины – из аккуратной, ухоженной «тоёты», которой прежде я у нас во дворе никогда не видел, навстречу мне вышел моложавый и поджарый, не по-нашенски спортивного вида человек средних лет и пристально, как бы сопоставляя мою физиономию с неким мысленным прототипом, уставился на меня.
Процесс сопоставления оказался недолог. Человек приветливо заулыбался.
– Антон Антонович? – проговорил он с едва уловимым акцентом. – Я был уверен, что я вас застану. Я приехал посмотреть эту странную демонстрацию, и уже я решился вам позвонить, но вот и вы. Как у вас говорят, на ловца и зверь бежит… Позвольте представиться – Ланслэт Пратт, сотрудник американского консульства. Занимаюсь культурными связями.
Опаньки, сказал я себе.
– Я хотел бы спросить у вас несколько вопросов. У вас найдется четверть часа?
– Разумеется, – ответил я.
Опасности я не чувствовал.
– Очень ветрено сегодня, – сообщил он. – Я предложу вам, например, укрыться в моей машине? Не бестактно?
– Не бестактно. Хотя мы можем, например, подняться ко мне, весь путь займет пару минут.
– Благодарю за гостеприимство. Но мне не хотелось так вот сразу доставлять вам какие бы то ни было хлопоты. Возможно, чуть позже… Чуть позже – почту за честь.
– Что ж, – проговорил я, – вольному воля.
– Спасенному – рай, кажется, так? – ослепительно улыбнулся Пратт. Эх, и зубы у них там куют, на вольной Оклахомщине, или откуда он…
Мы спрятались в салоне «тоёты», и я выжидательно воззрился на шпиона.
