почти двухметрового роста оглядел товарищей. – Кто нам ответит?
Взмахом руки Корчагин заставил его сесть.
– Анатолий, оставь подобные предположения при себе. У нас других проблем хватает, а ты уводишь нас в область мистики.
– Не такая уж это и мистика, – негромко сказал Селянинов и тоже встал. – Даже параллели намечаются. У них об этом знают и беспокоятся, по сути дела, только двое: Татьяна и Ветров. Остальные не подозревают, а если и подозревают, то относятся к этому спокойно или со скепсисом. Как вы, Сергей Владимирович. И у нас для одних предположение Анатолия трагедия, а для других – шутка, не более того. Вот Стынов даже…
– Что с тобой, Вероника?
– Рыдает она, – разъяснил Окулов. – Тех жалко и Имлову поверила.
– Вот что, друзья вы мои. Выбросите глупости из головы, – призвал Корчагин. – Не будем не то чтобы обсуждать, но даже думать о всяких подобных предположениях. Подумайте лучше о нашей линии поведения. В понедельник появиться из командировки начальство, а с Андреем Павловичем я свяжусь сегодня и поговорю о создавшейся ситуации. Расходимся. Кто сегодня дежурит?..
Программа в программе.
У Создателей что-то случилось. Индевлад это почувствовал на себе: на связь с ним стали выходить от случая к случаю, Проводников перестали присылать, все его отчаянные попытки узнать что-либо о своей судьбе оставались безответными.
Окружающий мир, до недавнего времени будто бы совершенно понятный, и где он ощущал свою сопричастность к нему, вдруг предстал перед ним в новом свете: грубым и бессвязным. Сами по себе копошились фоки, бессистемно возникали и рассыпались Холодные Шары, подобно болоту под ногами хлюпала Преисподняя.
Но была и нечаянная радость. Он вновь обрёл Мамма. Наткнулся на него случайно. Рядом с Чертогом Хранительницы, у которой Помощник осторожно пытался разузнать кое-что о себе. Мамм обрадовался встрече не меньше Индевлада.
Тут же он высказал идею о своевольном выходе из Программы, и долго объяснял её Индевладу. Но по тому, как он описывал этот выход – путался и повторялся, – становилось ясным, что идея существовала только как идея, а как её реализовать Мамм не знал, отчего все его предложения выглядели несерьёзными.
Больше всего Индевлада настораживало посредничество в этом деле Преисподней. Индевлад считал это не приемлемым, а сам Мамм её боялся.
Серкор хладнокровно превращал фоков. И никто не мог им помочь, а ему помешать.
Солнце спало, наслаждаясь теплом и покоем.
Вывернутая Лакуна расширялась.
Хранительница никак не могла выйти из сладкого оцепенения.
Сама программа в программе…
Цепочка зависимостей, каждый мир в которой подвержен случайностям, потребовал мобилизации внутренней энергии Программы. Пришлось отказаться от развития многообразия собственной Вселенной и заняться тем, что называлось Природой.
Природа – поистине беспредельный мир неведомых образований, законов и зависимостей.
Да, Природа такое же порождение, как и она сама. Вначале было нечто компактное и искусственное, но обладающее всеми возможностями. Природа так же прошла через собственное осознание, выяснение своего места и, главное, вычленение из породившей её вселенной.
Наступило время узнать и разобраться, как Природа произвела своё выделение, чтобы воспользоваться её опытом.
Реальный мир.
Голос Мазкова, обычно высокий и оттого кажущийся взволнованным, в телефонной трубке терял эмоциональную окраску и чаще всего казался недовольным. Корчагин знал о такой перемене, и всё-таки почувствовал крепнущую неприязнь к непосредственному начальнику. Что он, на самом деле, из-за панибратства ему звонит? Есть дело, он должен там понимать, а не дуть губы при каждом звонке во внеслужебное время.
Выслушав Корчагина, Мазков высказал своё неопределённое: – Н-да… Корчагину послышался упрёк в свой адрес.
– В эксперименте участвуем мы все! – сказал он отчуждённо. – Потому должны и думать все. У меня в лаборатории разброд. Люди в ней разные. Для одних в программе просто квази, а для других личности. Но, повторяю, науки или каких-то там открытий не будет. Зато неприятности будут точно. Во всяком случае, у меня с группой. Она развалится, разбежится кто куда.
– Ты не драматизируй положение и не психуй! Что они у тебя, слабонервные, что ли? Не сам ли ты подбиваешь их на это?
– Вот что, Павел Андреевич, я повода не давал…
– Да перестань ты, Серёжа! Ещё не хватало нам с тобой из-за чепухи переругаться. Посмотри вон телевизор. Там твою любимую команду раскатывают. Уже три безответных…
– Павел Андреевич, я же серьёзно!
Сквозь слабый фон шумов Корчагин услышал досадливый вздох начальника.
– А если серьёзно, то решать что-то будем у Воробьёва. В понедельник. Потому что твоей позиции я не понял. Так что в понедельник. Завтра я поеду на лыжах кататься. Так что, Серёжа, меня дома не будет.
– Понятно…
– До свидания!
Сама программа в программе…
Есть Природа и она – часть её.
Найденная истина мобилизовала её на поиск путей собственного существования уже в первооснове, где многообразие и неисчерпаемость позволяли принять любую форму бытия, и наполнить его любым содержанием и законами – своими, локальными или подобными другим мирами, возникших до неё.
Угроза со стороны предшествующей программы ощущалась наиболее реально, что делало возникновение создаваемой Вселенной проблематичной, и тем более, поскольку поглощение окружающего мира требовало таких начальных энергий, поиски которых заведомо не могли увенчаться успехом.
Оставался путь, предвосхищённый ею в самом начале своего осознания. Можно использовать Лакуну для строительства нового мира, параллельного тому, что создал Лакуну. Так она выводила себя из-под воздействия случайных проявлений мёртвого, не осознающего себя мира предшествующей программы, и приобретала энергетическую независимость, получая нужное уже непосредственно, как неотъемлемую часть Природы.
Программа в программе.
Индевлад неожиданно обрёл уверенность в себе. Во всём!
Образ Создателей померк и вскоре был забыт, словно никогда не существовал в нём. Сам он, распластавшись, как ему казалось, на широченной платформе Мамма, мчался в холодной пустоте вспухающей объёмом Преисподней. Необозримо раздвинулись её границы, красноватое их присутствие виделось где-то на периферии распахнувшегося простора.
Повсюду возникали неведомые ещё никому образования, они росли и видоизменялись с головокружительной быстротой. И сам Индевлад ощущал себя разрастающимся до невероятно больших размеров. Ему даже стало казаться, что он размножен и рассеян по всему огромному пространству. Как новый вселенский дух, он присутствовал в каждой частице вещества, рождающегося, казалось, из ни чего, но как будто предопределённого своим появлением его Индевлада, капризом.
Он изрёк:
– Нужна жизнь, чтобы мир был не бесплодным!
И семена его желаний формировали царства и подцарства органического мира…
– Здесь будет область разума, чтобы созерцать и познавать вновь нарождённый мир, – говорил он мириадами символов, и потоки их, как частицы его духа, пробуждали сознание у животных и растений…
Теперь он сам был Создателем, созидающим Началом и воплощением Всего Сущего…
Реальный мир.
– Вы в молчанку со мной не играйте. Говорите, что произошло? – Воробьёв, только вернувшийся из командировки, не отдохнул, устал и желал одного – выпить большую чашку крепко заваренного чаю.
Появление ранних посетителей было некстати. Невесёлые Мазков и Корчагин заявились к нему и молча сели на предложенные кресла по ту
