Конечно, это было лишь догадкой, но вполне обоснованной, и по тому, как при звуке ее слов изменилось лицо сурового воина, Женя поняла, что угодила в точку.
– Ага, – выдохнул бородач, удивленно распахивая василькового цвета наивные глаза потомственного бойца. Если прежде у него и были некие сомнения в чудесной природе спасительницы, сейчас они растаяли, как последние пряди утреннего тумана. Никому на свете Фрейднур не рассказывал об увиденных ночью следах, не желая насмешек, будто дракон своим чертовым хвостом вышиб из него последний ум. А эта девушка – нет, какая уж там девушка – небесное создание – знала о его тайне все, будто ночью стояла рядом с ним!
– Видел, молодая госпожа, – переходя на сдавленный шепот, торопливо проговорил Фрейднур, – совсем как у птицы, но огромные и трехпалые. Два когтистых пальца вперед и один назад. Во дворе были. А потом вдруг раз – и не стало.
С тех пор как франкский правитель Хлодвиг счел политически целесообразным принять христианство, по всей территории владений – его собственных и его потомков – начали появляться уединенные крепости-монастыри. В этих укрытых от праздных глаз обителях самые отчаянные духовные воители, не щадя волос на макушке, вступали в непримиримый бой с прародителем зла и бесчисленными легионами его незримых приспешников.
Правда, смысл борьбы с невидимым врагом был очевиден далеко не всем. Еще совсем недавно кесарь милостью Божьей Дагоберт весьма нелестно отзывался о желании воителей божьей гвардии присоединить к владениям монастырей как можно больше земных угодий. Как будто не понятно, что здоровый дух может обитать только в здоровом теле, а для поддержания телесного здоровья нужно обильное питание?! Впрочем, что там монастыри с их угодьями, он и сидящего в Риме понтифика числил лишь одним из многих епископов, а отнюдь не главой всего христианского мира!
Кто знает, проживи он чуть подольше, остался бы у святых отцов хоть клочок земли вне стен хранимых Богом монастырей? Но Дагоберт не дожил, и теперь этого было не узнать.
Однако широко известно было другое: все эти годы смиренным братьям-затворникам всегда и во всем покровительствовал майордом Нейстрии Пипин Геристальский, а до того – его отец.
Вероятно, поэтому, едва со стен обители Святого Эржена завидели отряд всадников с багряными значками майордома, настоятель поспешил навстречу и, узнав, в чем дело, распорядился внести «умирающего» на освященную землю.
– Бастиан, – продолжая стонать, требовательно заговорил Лис, – внимательно следи за рожей святоши. Я даже с закрытыми глазами вижу, что это еще тот плут.
– Почему вы так думаете, господин инструктор? На вид он кажется человеком благочестивым.
– Валет, не травмируй мою истерзанную психику. На вид и я кажусь человеком при смерти. Рассуждай здраво: ему не больше сорока лет, однако защечные мешки у него, как у престарелого шимпанзе. Он что, по-твоему, хранит в них запас брюквы и сушеных кузнечиков на неделю? А это подвязанное веревкой брюхо? Откуда при монастырской диете такие сдобные телеса?
– Возможно, у его преподобия нарушен обмен веществ.
– Да на шо ему их тут менять?
– Ну, не знаю…
– А я тебе скажу. В переводе с современного на местный, обмен веществ именуется нехваткой благодати Господней, что, в свою очередь, также свидетельствует о злоупотреблениях, излишествах и прочих весьма похвальных вещах.
Если серьезно, ты глянь, как этот пострел встречает отряд, не побоюсь этого слова, пипинцев. Шо тот цуцик, прождавший целый день взаперти своего хозяина. А потому, мой безмерно дорогой стажер, твоя задача, покуда его преподобие не осознало разницу между нами и людьми Арнульфа, втюхать ему достойную пристального обсасывания сахарную косточку.
– В каком смысле?
– Во всех, тебе известных. Причем, думай быстрее. Очень может статься, что в монастыре есть какой-нибудь лекарь, и он непременно установит, что при полученных мною ушибах можно умереть от разрыва сердца или прогрессирующей деменции, но в глубокой старости, а никак не сегодня и не от этих повреждений. Уразумел?
– Да, конечно.
– А где наш сентябрейший недомонарх?
– Я здесь, – неохотно отозвался Карел.
– А скажи мне, угнетатель нурсийского трудового крестьянства, шо означает постная мина, застывшая на твоем лице?
– Это скорбь.
– Меня не интересуют убойные элементы, которыми ты начинил свою мину. Я, кажется, внятно объяснил, что ты сейчас должен быть на всю голову невменяем, иначе Арнульф ни фига не поймет, почему тебя он должен оставить здесь, в то время как хозяин, в данном случае – хозяйка, дала ему целенаправляющего пинка и команду «фас».
– А что, если слезы не текут?
– Есть несколько путей быстрого преодоления данного физиологического кризиса: можно порезать луковицу, можно основать в подвалах монастыря алхимическую лабораторию, получить слезоточивый газ и надышаться им до абсолютного просветления. Также можно вспомнить что-нибудь печальное, можно сесть на булавку или подождать, пока верный Арнульф довезет тебя, мой храбрый вьюнош, до логова дракона, где эта мстительная рептилия сама озаботится выжать из тебя слезу.
– Нет, вот если бы вам действительно было плохо…
– Ишь, размечтался! Тебя б душили слезы радости, и я не стал бы тебя за это осуждать.
Карел, не стой истуканом, делай уже что-нибудь трагическое. Руки заламывай, что ли, или предлагаешь мне встать и заломить их тебе? Вот же ж лихоманка тебя поцелуй! Ну, сознание потеряй, что ли! Впрочем, как ты его можешь потерять, если ты его еще не находил? О, побейся головой о колонну, обычно это производит должное впечатление на неокрепшие умы. Только смотри, не сломай лбом несущую конструкцию!
– Я распоряжусь, вашего друга осмотрят и окажут помощь, – обращаясь к наследнику далекой Нурсии, благостным тоном проговорил настоятель.
– Ваше преподобие, – вмешался Бастиан, – мой господин онемел от горя, слезы душат его, и он не может вымолвить ни слова. Благородный Рейнар, сколько молодой господин помнит себя в этом мире, всегда был ему вместо отца. И вот теперь он при смерти.
– Мы сделаем все, что в человеческих силах, дабы сохранить ему жизнь и вернуть здоровье. Но более, чем на людские познания, следует уповать на милость Божию.
– Да не оставит нас благодать Господня, – Бастиан сложил руки перед грудью. – Пока мой повелитель еще мог говорить и всецело сознавал, что происходит вокруг, он со слезами поведал мне, что не пожалел бы богатого дара вашей обители, если бы его наставника вернули здесь к жизни.
