– Да не оставит нас благодать Господня, – Бастиан сложил руки перед грудью. – Пока мой повелитель еще мог говорить и всецело сознавал, что происходит вокруг, он со слезами поведал мне, что не пожалел бы богатого дара вашей обители, если бы его наставника вернули здесь к жизни.
– Я уже сказал…
Бастиан протянул ему зажатые в кулак десять золотых монет.
– Это лишь толика его благодарности, лишь тень августейшей щедрости.
– О, молодец, Бастиан, ты посмотри, как у священника в глазах загорелось по красному кресту. Того и гляди, золото плавиться начнет. Продолжай давить.
– А еще, – не останавливался Бастиан, – наш герцог говорил, еще до того, конечно, как утратил дар речи, что не пожалел бы вот этого золотого перстня. Знаете, в нем заключены волосы из бороды Святого Василия, основателя первого христианского монастыря. Только он умоляет, чтобы вы до излечения благородного Рейнара оставили его и, смею надеяться, меня в стенах обители. С той единственной целью, дабы мы всецело посвятили себя уходу за раненым братом во Христе, а также смиренной молитве и обретению душевного равновесия.
– А как же воины, что остались за стенами? – думая в эту минуту только о щедром вознаграждении и плывущей прямо в руки реликвии, спросил настоятель.
– Полагаю, излечение не займет более трех-четырех дней. Все эти воины могут продолжить начатый ими путь и вернуться сюда к урочному часу.
– Вы так уверены, что больной излечится в столь краткий срок?
– Помнится, Святой Эржен излечивал даже и тюремщиков своих наложением рук и обращением к Господу с душевной молитвой.
– Воистину, так, – подтвердил аббат.
– Верю, что он не оставит в этот час героя, боровшегося с драконом.
– Точно, не оставит, – кивнул святоша. – А где, вы говорите, этот перстень?
– Считайте, что он уже у вас. Вот только прежде убедите скопившуюся у ворот, – Бастиан задумался, подыскивая слова, – паству не торчать у стен аббатства, иначе люди, следующие по тракту, могут подумать, что монастырь в осаде. Это нехорошо. Я бы даже сказал, не богоугодно!
– Ладно, – святоша расправил грудь, пару раз кашлянул, проветривая легкие перед грядущей проповедью, – да поможет нам бог. Только скажите, лекаря присылать или вы сами достаточно сведущи в медицине?
– Надеюсь, моих познаний хватит для излечения этих несчастных. С Божьей помощью, отец мой, исключительно с Божьей помощью.
Женя прорезалась на канале связи в тот самый миг, когда вошедший в ораторский раж настоятель закончил проповедовать ошеломленному воинству Арнульфа Вилобородого. Смысл его слов был понятен даже тем, кто неоднократно получал железной палицей по шлему: не всякая дорога прямая, даже если кажется таковой. Иное промедление угодно Господу, и оно, по сути, вовсе не промедление, ибо позволяет распознать суть явления и отличить путь истинный от ложного, прочерченного не чем иным, как хвостом врага рода человеческого.
– Ребята, а кто-нибудь знает, что за существо оставляет следы, похожие на птичьи, но только значительно крупнее, и впереди два пальца вместо трех?
– У тебя шо, кроссворд не сходится? – поинтересовался Лис.
– Сергей, я, между прочим, серьезно.
– Да, я понимаю, в тоске по нашему…
– Прекратите немедленно! Очень похоже, что такие следы оставила Брунгильда. Она вышла в крепостной двор совершенно голой. Но ее никто не видел, потому что в это время все, даже стража, почему-то уснули. А потом вдруг посреди двора следы прервались, ни вперед, ни назад, точно сестра Пипина взмахнула руками и улетела.
– Ойген, – задумчиво произнес Ла Валетт, – я знаю только одно существо, оставляющее подобные следы. Если то, о чем я думаю, правда, нас это очень не порадует.
– Шо такое? Это дракон, при взлете частично обломавший себе пальцы?
– Нет, господин инструктор. Это гарпия.
Ловить беркута лучше в яйце.
Чингисхан
Монастырская лечебница была наилучшим образом приспособлена для личного вмешательства Всевышнего в процесс исцеления занедуживших братьев во Христе. Успехи Салернской медицинской школы пока не нашли здесь никакого отражения. Лечение же травами числилось подозрительным, ибо, хотя всякий злак и всякий листик произрастает по воле Господа, но корни-то упрятаны под землей, а там, как известно, владения и угодья врага рода человеческого.
Стоящее на отшибе от прочих монастырских служб, немного покосившееся здание было осенено закрепленным над входом деревянным крестом и вырезанными в камне начальными словами «Miserere»: «Помилуй, меня, Господи, по великой милости твоей». Небольшое беленое помещение смотрело на мир крошечными окошками, затянутыми бычьим пузырем. Мебель была скудна, впрочем, зачем несчастным, страдающим от болезней, роскошные апартаменты? Две узкие лежанки и пара грубо сколоченных табуретов, шкаф, устроенный прямо в стене, дружелюбно открывавший взору каждого все три свои полки, – ничего лишнего. Впрочем, монахам подобные лежанки казались верхом сибаритства. Вместо жестких дощатых топчанов эти койки представляли собой рамы, на которые были туго натянуты толстые веревки. Поверх этакой роскоши лежал отдававший дымом тюфяк: раз в день его непременно окуривали смесью полыни, лаванды и еще каких-то трав для борьбы с насекомыми.
Отец-настоятель, убедивший Арнульфа отвести подальше от стен большую часть отряда, не замедлил прийти за воздаянием в импровизированный штаб партизанского движения и, получив все, что было обещано, так расчувствовался, что велел принести сюда еще один тюфяк для ухаживающего за господами Бастиана. Не сумев выдавить из себя ни слезинки, Карел упрямо молчал, что было тут же истолковано как глубокий шок, вызванный потрясением.
– Всем ли вы довольны, дети мои? – лучезарно улыбаясь, поинтересовался аббат.
– Как может быть иначе, святой отец? – заворковал Бастиан. – Лишь одно меня тревожит: когда добрые господа начнут поправляться, им бы следовало гулять на свежем воздухе, дышать лесными ароматами, слушать пение пташек Божьих. – Ла Валетт умильно поднял глаза к полутемному оконцу. – Как известно, Святой Гален, положивший начало христианскому врачеванию, настоятельно рекомендовал подобное лечение, укрепляющее не только бренное тело, но и бессмертную душу.
Священнослужитель удовлетворенно кивнул, перебирая четки.
– Вы будете иметь такую возможность, у нас в монастыре есть небольшой садик…
– Моя благодарность не знает предела, – не давая упитанному святоше углубиться в описание прелести монастырского сада, поклонился Бастиан. Однако не хотелось бы смущать кротких братьев, живущих в тиши и уединении, нашим видом.
