— Выходит, срок давно прошел?
— Очень давно.
Они медленно шли по пескам, кружили вокруг лагеря, пока не начало светать.
В какой-то момент Анита почему-то спросила:
— А что такое смерть, Туо?
Его не удивило то, что она подумала о смерти.
— Этого никто не знает, Анита, — ласково сказал он и улыбнулся, — может быть, это проявление жизни.
Устроившись в своем гамаке, Анита вспоминала ночь, притаившуюся пустыню, слова Туо, его тревогу. Незаметно уснула. И приснился ей страшный сон. Увидела себя в каком-то большом доме, себя и маму. Квартира вроде бы их, а дом огромный. Вышла на балкон, видит — угол крыши горит! Рыжее пламя, как дикий зверь, вгрызается в кровлю, бьет хвостом по стене… Анита выбежала на площадку, забарабанила кулаками в соседнюю дверь:
— Пожар!
А соседи выглянули, пожали плечами (муж и жена) и захлопнули дверь.
Анита стремглав на другую площадку, звонит, стучит, кричит:
— Горим! Наш дом горит!
А из дверей — музыка, там, кажется, танцуют, у них какой-то свой праздник, и никто не хочет слушать Аниту. «Что они все, оглохли, что ли? — думает девушка, бегая от одной квартиры к другой. — Горит ведь, еще можно погасить!» И снова стучит, кричит до хрипоты. А они то смеются над ней, то сердито прогоняют, то молча захлопывают дверь. Аните хочется рыдать от досады, сквозь стены и потолки, сквозь перегородки, серванты и диваны, столы и шкафы, — сквозь все, чем наполнен дом, она видит хищное пламя, ощущает жгучую боль, у нее резь в глазах…
Проснулась. Солнце, отыскав щель в палатке, бросило ей в лицо горячие осколки. Слышен был грохот моторов и голоса.
31
Геликоптеры прибывали один за другим и садились, выстраиваясь в ряд и выставляя вперед зеленые животы. Толстые туловища и длинные тонкие хвосты делали эти летательные аппараты похожими на огромных насекомых, а выпуклые стекла кабин напоминали немигающие глаза.
Из чрева каждого такого насекомого выпрыгивали солдаты в касках, с ранцами за плечами и короткими автоматами в руках. Пока они топтались около машин, отворачиваясь от яркого солнца, их командиры рысцой бежали к палатке Фаусто Лабана, чтобы доложить о прибытии. Вскоре войсковая часть заняла круговую оборону, окопавшись в песке. Во все стороны от лагеря, в центре которого зиял раскоп, смотрели автоматы и пулеметы, подняли свои тонкие дула автоматические зенитки.
— Война? — острили рабочие.
— Оккупация!
— А не выскочит ли из пирамиды нечистая сила?
— Эй, ребята, дайте сигарету!
Но парни в зеленом молча расхаживали вокруг своих огневых точек, словно и на самом деле ждали нападения. Офицеры подошли к раскопу, из которого торчал пирамидальный бункер Археоскрипта, и угостили рабочих ароматическими сигаретами.
Через некоторое время прилетело еще пять «букашек», каждая держала в лапах по танку. Грохотанье моторов дробило, резало, комкало сияние погожего дня, и облачка синего дыма казались особенно едкими на фоне мелочно-белого неба.
Фаусто Лабан ходил, довольно потирая руки, — подтянутый и строгий: транспортеры рьяно вышвыривали из раскопа землю, охрана прибыла, все в порядке!
Туо же был крайне удивлен, даже растерян. Молча наблюдал, как люди, одетые в одинаковую одежду, подчинялись приказам таких же людей, только с другими погонами, действовали как автоматы, живые, совершенные автоматы.
— Что все это значит? — с трудом сдерживая раздражение, спросил у Лабана.
— Дорогой Туо, мы живем в беспокойное время… Да и вообще как только слух об Археоскрипте просочится в Европу, сюда ринется столько любопытных, что и работать нам не дадут. Вот я и принял меры предосторожности. Я вас понимаю, на Филии нет государств, нет армий, и это мое предостережение может показаться вам странным. Но это не так. Вы ведь хорошо знаете — в Археоскрипте есть чрезвычайно важные вещи, это ведь не просто археологическая находка. И мы обязаны, мы должны принять меры для его сохранения.
— Я просил созвать сюда ученых всего мира, общественных деятелей. Вскрыть Археоскрипт перед лицом всего человечества — разве это не наивернейшая гарантия безопасности?
— Ведомство, которое финансирует нашу экспедицию, считает, что преждевременно демонстрировать находку не в интересах государства. Сначала необходимо ознакомиться самим, разобраться во всех материалах, классифицировать и расшифровать научные и технические записи, а потом уже…
— А вы не думаете, что я, руководитель экспедиции, могу отстранить вас от работы?
— Я не советовал бы вам действовать таким образом, улыбнулся Лабан. — До сих пор были у нас с вами хорошие отношения и контакты, и я надеюсь, мы их еще больше укрепим. Вы ведь ученый, дорогой Туо, и к чему вам обращать внимание на то, что науки не касается? На ваш счет в швейцарском банке регулярно перечисляются солидные суммы, по окончании экспедиции вы станете миллионером. Так давайте же заниматься исключительно наукой!
Туо не ответил, и Лабан, окинув взглядом выемку, продолжал:
— Хотя, по вашему мнению, охрана и не нужна, но, согласитесь, и вреда от нее нет никакого. Военные не мешают нам работать. Напротив, в случае необходимости могут еще и помочь.
— И вы считаете, что нет ничего аморального в том, что одно государство присваивает принадлежащее всему человечеству?
Фаусто Лабан пожал плечами:
— О какой морали вы говорите?
— О самой обыкновенной человеческой морали.
— Честно говоря, я не знаю, существует ли какая-нибудь всеобщая, универсальная мораль. Это понятие расплывчатое, и возможны интерпретации различные. Я, например, считаю моральным все, что полезно моей стране.
— А конкретнее — ведомству, которое вам платит?
Фаусто Лабан криво усмехнулся:
— Ох уж этот сарказм! В конце концов, дорогой коллега, я не философ и никакой не теоретик. Я человек дела. Сейчас меня беспокоит одно: как мы вскроем этот пирамидальный куб? Будем его расчленять на части или каким-то другим способом?
Туо молчал, что-то про себя обдумывая, затем окинул взглядом лагерь, высокий земляной вал над раскопом, геликоптеры и грузовики. Вздохнул:
— Когда полностью откопаем, тогда и решим. Необходимо сначала осмотреть.
— Хорошо, — согласился Лабан, — так и сделаем.
Он пошел к выемке.
Туо побрел к Анитиной палатке, опустив плечи, словно лежал на них тяжелый груз.
— Ох, если бы ты знал, какой мне сон приснился! — Анита протянула к нему теплые руки. Он поцеловал их, и лицо его немного прояснилось. — Ты почему грустный? — Анита заглянула в его глаза. — Перестань, слышишь? Перестань грустить. Я ведь с тобой!