— Ну, проверили бы вы «махер», — сказал Стефан, — а потом?
— Что — потом? — спросил Уве, не глядя в глаза.
— Меня интересует: что бы вы потом сделали?
— Не знаю… Ребята хотели проверить… Мы ничего такого не…
— Людвиг был с вами? — перебил Стефан.
Уве всхлипнул и покачал головой:
— Не скажу.
— Ясно, был. Про Илью с Дэйвом и не спрашиваю. А девчонки? Ронда была?
— Не скажу…
— Значит, была…
Уве вдруг расплакался — тихо и по-детски горько, отвернувшись и часто шмыгая носом, чтобы не было слышно всхлипываний. «Все-таки мы дети, — подумал Стефан. — Несмотря на то, что разучились задавать детские вопросы, мы все равно плачем, как маленькие».
— Ну-ну, — сказал Стефан. — Перестань.
Он подошел, обнял Уве за плечи — тот попытался вырваться. Стефан присел рядом.
— Ну хватит, хватит, — мягко сказал он. — Разве так можно? Тоже, нашел из-за чего… Перестань, я сказал. Ты думаешь, мне не трудно? Мне, если хочешь знать, труднее всех, а я ведь не хнычу. Ну ладно, малыш, с кем не бывает. Соберись, соберись, парень, разве так можно…
Плечи Уве вздрагивали. «А вот этого он мне никогда не простит, — вдруг неожиданно понял Стефан. — Никогда. Лучше бы я его побил. На время он притихнет и будет держаться в стороне из опасения, что я расскажу всем, как он тут пускал сопли. Наверное, его можно будет даже использовать, но всегда придется помнить о нем и не подставлять спину. Теперь у меня появился еще один враг».
— Пойди умойся, — сказал Стефан, отстраняясь. — Завтра на торф идти, а толку от тебя не будет. Спать иди.
— Завтра не моя очередь, — возразил Уве, всхлипнув в последний раз. Потом его голос стал злым: — Вот так, да? На торф меня? За что?!
— Я передвинул очередь. Завтра должна работать Петра, но у нее день рождения. Поэтому пойдешь ты, Дэйв и Агнета. Это не наказание. Будет укороченный день, а вечером — праздник. Постарайся его не испортить.
Уве вытер рукавом слезы. На впалых щеках остались темные полосы.
— Ладно… Что будет к празднику?
— Пирожные. Диего сказал, что постарается. По девяносто граммов.
— Мало.
— Сам хотел бы больше. Ну, ты иди, иди. Ночью спать надо.
Уве кивнул. Перед дверью он остановился и спросил:
— От Питера ничего не было?
— Нет, — ответил Стефан. — Насчет связи — сам знаешь. Или у нас что-то накрылось, или у них. Донна копается.
— Я сам вчера проверял, — сказал Уве. — Это не у нас. Видимо, у них что-то случилось. Они еще позавчера должны были вернуться.
— Вернутся.
— Если нет, то я тебе не завидую, — негромко проговорил Уве. — Имей в виду, ребята так и говорят: если Питер не придет, плохо тебе будет, Лоренц. И Маргарет. Сами решим, как нам жить.
— Принято к сведению, — холодно сказал Стефан. Уве постоял еще секунду и вышел. Стефан выскочил следом.
— Так, — сказал он. — И этот здесь. Ты где должен быть? Почему не на посту?
Киро улыбался вымученной глуповатой улыбкой. С него капало. Дрожь еще не прошла, зубы часто-часто стучали.
— Почему бросил пост, спрашиваю!
— Я… это… замерз ведь. Дождь там, снег, холодно очень… Я это… слышу — вроде как сирена…
— Хороший слух, — усмехнулся Стефан. — Просто феноменальный, всем бы такой. И нюх тоже редкостный. Губа не дура. Ему еще стоять и стоять, а он сбежал. А если придет цалькат — что тогда?
— Да не придет он в такую погоду, — возразил Киро. — Сколько уж лет не приходил… А может, он тут всего один и был, откуда нам знать…
— Ты уже понял, что надо делать? — спросил Стефан.
Киро кивнул. Он обреченно побрел обратно к трапу, оставляя за собой мокрые следы.
— А ну, стой! — Киро замер в нерешительности, глядя на Лоренца с недоверчивой надеждой.
— Иди переоденься… — отвел глаза Стефан.
До рассвета он провозился с сигнализацией. То, что получалось, никак не удовлетворяло. Незаметные волоски-паутинки, обрываемые входящим, разлитое по полу машинное масло возле шатких механических конструкций, обрушивающихся с жутким грохотом при малейшем прикосновении, емкостные ловушки, невидимые пучки лучей в дверном проеме, акустические и электромагнитные датчики, реагирующие на биение сердца вошедшего, хеморецепторы, соединенные с сигнальной сиреной, — все это, включая вульгарные грабли- самоделки на полу у двери, однажды с блеском сработавшие, уже было опробовано, рано или поздно раскушено и перестало быть защитой. На каждую выдумку неизбежно находилось противоядие — иногда спустя месяцы, как, например, в случае с детектором биотоков. Чаще всего — спустя дни. Иногда Стефан думал о том, что лучшей защитой была бы толстая стальная дверь с неподъемным амбарным замком. Но это означало бы преподнести подчиненным такой подарок, о котором они едва ли могли мечтать: признать свое поражение без боя.
Наконец он остановился на варианте, который показался ему приемлемым, закончил работу и вышел из капитанской каюты. Спать не хотелось совершенно. Сутки здесь длились тридцать один час, и даже летом почти половину их занимала черная беззвездная ночь. Зимой — чуть больше. Планета практически не знала смены времен года, природа в средних широтах навеки застыла в прохладном робком лете, зимой чаще обычного дули северные ветры и шли дожди. Пятнадцатичасовая темнота давала время выспаться всем, включая двоих дозорных на крыше, сменяющих друг друга. «Вполне достаточно, чтобы весь день быть бодрым и не скулить. Так нет же — скулят… Даже не от холода, — размышлял Стефан, — не от дождя этого идиотского — от жизни такой. От вынужденной убогости, от четкой размеренности работ, зачастую бессмысленных, но необходимых для того, чтобы не деградировать в колонию простейших, а самое главное — от отсутствия перспективы. От полнейшей никчемности нашей жизни и нашего вечного детства, это уже давно дошло до всех. Но каждый из них почему-то уверен, что Стефан Лоренц этого не понимает — то ли вообще не способен понять, то ли, что вероятнее всего, понять не желает. Как же: Лоренц — капитан! Лоренц — диктатор…» Стефан напрягся, скаля зубы. Шаги против воли сделались пружинящими. Да! Да!! Диктатор! Шейх! Пахан, черт вас подери! Узурпатор! И так будет! Думайте обо мне что хотите, только я вас самим себе не отдам, так и знайте…
Тяжелая кобура при каждом шаге била его по боку. До рассвета оставалось еще не меньше часа, и Стефан ясно понимал, что до сирены общего подъема мог бы спать спокойно: второй раз за ночь они наверняка не сунутся. Времени у них навалом, торопиться некуда. Стефан помнил, что когда-то второй вахтенный при отсутствии на борту нештатных ситуаций был обязан раз в смену совершить обход служебных помещений, больше по традиции, чем по необходимости. Иногда это делал сам Бруно Лоренц, капитан «Декарта», бывая в такие минуты строгим и добродушным одновременно, и его тяжелые шаги внушали спокойную уверенность в благополучном исходе чего бы то ни было. Ладно, назовем эту прогулку обходом… Назовем это преемственностью. Скорее всего в ближайшие дни они ничего существенного не предпримут, будут все как один фальшиво равнодушны и до некоторой степени исполнительны, но в конце концов станут работать, без энтузиазма принимая поощрения и без особых пререканий снося наказания, особенно самые старшие. И все как один… нет, не все, а почти все — с едва заметным «почти» — будут ждать… ох, как они будут ждать, когда вернется Питер! Если вернется…
