- Расступись! - гаркнул Стенька. - Что за шум? О чем лай?! .
Как раз перед ним было необъятной ширины гузно. Мужик в синей, колом стоящей шубе нагнулся, вытаскивая что-то из саней, и больше всего был похож на широкий стол в приказе - тот, правда, не синим, а зеленым суконцем обычно покрывали.
Наконец он распрямился и повернулся к Стеньке.
На руках у мужика был ребенок, парнишка лет десяти, с таким белым личиком, какого у живых не бывает...
Парнишечка сжался каменным комком. Замерз он, видать, ночью отогревать бесполезно, на ресницах - иней, вокруг ноздрей и рта - маленькие сосульки. Смотреть на него было невозможно - жалость прошибала.
- Где ты его взял? - сходу напустился на мужика Стенька.
- Да рогожу откинул, войлок приподнял...
- А он-то и там! - добавила баба в рогатой кике и закивала мелко-мелко видать, от страха.
- Господи, спаси и сохрани! - воскликнула другая, крестясь. - Вот страсти-то! Дитя в санях замерзло!
- Товаришко припрятать от снега хотел, а он-то и там...
- Чей парнишка - не знаешь? - спросил для порядка Стенька.
- Отродясь не видывал!
Случившийся тут же инок неведомой обители пробился ближе и протянул к парнишке руки.
- Может, и не помер еще? - с отчаянной надеждой в светлых глазах спросил инок. - Может, с Божьей помощью, и ототрем? Раздеть его надо, ощупать! Вы куда, бабы? Помогите же, Христа ради!
Но обе женки откачнулись от мертвого тела.
- Вот дуры! - прикрикнул на них Стенька. - Креста на вас нет!
Но, вдруг поверив иноку, сам проникся надеждой и стал как мог быстро расстегивать шубенку.
Из-за пазухи выпали и ударили его по ноге какие-то дощечки.
Инок нагнулся, поднял - и толкнул Стеньку в бок.
- Слышь-ка... Это в приказ снести надобно...
Стенька прижимал ухо к груди ребенка, все больше и больше убеждаясь, что помощи не требуется никакой. Он кинул взгляд на дощечки, вовсе не желая их разглядывать, а чтобы с полным основанием послать навязчивого инока туда, куда в таких случаях всякому русскому человеку посылать навычно.
И увидел буквы...
Дощечек было несколько, широких и плоских, тоньшины такой, что даже непонятно делалось, как их только вырезали. Сшитые ремешком, они представляли собой что-то вроде книжки.
- Что за притча! - изумился он. Инок же раскрыл деревянную книжицу, свел негустые бровки, пытаясь прочитать первую строку - да и поднял на Стеньку светло-голубые удивленные глаза:
- Не по-нашему писано-то...
- Со мной пойдешь, донесешь до приказа, - велел Стенька мужику, что обнаружил в санях замерзшего парнишку. - Сказку от тебя отберем - кто таков, как к тебе в розвальни мертвое дитя попало...
- Да я откуда знаю! - воскликнул в отчаянии мужик. - Вчера еще ничего там не было! Он не иначе как ночью туда забрался!
- С чего бы ночью тула забираться? - спросил Стенька и наконец-то соблаговолил приглядеться к буквам.
- Как это не по-нашему? Вот же тебе...
И замолчал.
Он хотел назвать знакомую, хотя и странно выписанную, словно коротким лезвийцем вырубленную черную букву положенным ей именем, но вдруг понял, что и "глаголь" не туда нацелен клювиком, и "живете" - странного вида, а прочие знаки вообще ни в одной прописи не встретишь... И более того строки лежали не поперек деревянных страниц, а вдоль их, так что и держать диковинную книжицу следовало необычным образом.
- Говорят тебе, тащи в приказ! - велел инок.
- Да ты кто таков! .. - начал было Стенька, но инок, видать, человек опытный, сунул ему в руки находку и, ни говоря ни слова, нырнул в толпу. Оно и верно - кому охота с Земским приказом связываться?..
- Пошли, что ли? - и Стенька, раздвигая скопившуюся толпу, пошел к приказу, а мужик с парнишкой - за ним.
Земский приказ имел особую избу со двором, где выставлялись для опознания поднятые на на улицах мертвые тела. Туда-то и хотел доставить Стенька мертвого парнишку. Наверняка ведь родные ищут! Парнишка с виду не сирота - шубенка крепкая, сапоги хоть и великоваты на вид, но справные, не лапти с онучами! Что же тот парнишка ночью на торгу в санях-то искал? В пустых распряженных санях?..
Или кто его туда уже мертвого сунул?..
При мысли, что нашелся на Москве аспид, убил ребенка и спрятал труп, Cтеньку передернуло. И тут же он сам себе возразил - в сани-то зачем? Ночью снег шел - подкопай сугроб, как все делают, да и сунь, да и завали снежными комьями, да еще сверху присыплет, оно и незаметно выйдет! После Пасхи лишь и обнаружится... Так нет же - в сани! ..
Деревнин встретил их на крыльце. Он явно собрался уходить - коли бы в Кремль побежал, так выскочил бы без шубы, в одном подбитом заячьим мехом длинном кафтане.
- Чем разжился, Степа? - благодушно обратился он.
- Вот, мертвое тело в санях нашлось, сказку отобрать надобно.
- У тебя, что ли? - спросил подьячий мужика. - Ну-ка, покажи...
Он поглядел в неживое лицо парнишки и громко, горестно вздохнул.
- Царствие небесное! Какая же это дурища-бабища дитя на ночь глядя в дом не загнала?..
- Вот и я толкую - не сирота! - добавил Стенька, хотя ни слова еще сказать не успел.
Мужика препроводили в избу, что жалась к самой кремлевской стене, и там лишь избавили от тела. Парнишка был помещен на соломе, между молодой еще женкой с разбитой в кровь головой и старым, раздетым до исподнего человеком. Судя по тому, что уши у несчастной женки были разорваны, а на руках недоставало пальцев, погибла она из-за украшений - кто-то, видя, как впотьмах возвращается домой, позарился на сережки с перстеньками. Старый же человек мог попросту пропиться в кружечном дворе до нательного креста и замерзнуть по дороге домой исключительно через свою глупость.
Велев смотрителю раздеть тело и убедиться, что парнишка доподлинно замерз, а не погублен рукой человеческой, Стенька с Деревниным поволокли очумевшего от неприятности мужика в приказ - отбирать сказку.
С шумным вздохом Деревнин скинул Стеньке на руки шубу, сел, достал из перницы упрятанное было перо и снял со стопки чистый бумажный лист.
- Ну, сказывай!
Мужик клялся и божился, что среди его знакомых и родни таких парнишек не видано, и для чего бы горемыке забираться в сани - ему неведомо, а сам он - Васька Похлебкин из Ростокина.
- Знаю я вас, ростокинских воров... - проворчал Деревнин, и тут Стенька выложил на стол деревянную книжицу.
- Ты, Гаврила Михайлович, про это расспроси, - посоветовал негромко.
- А это что за диковина?
- А на мертвом теле найдена, за пазухой.
Деревнин повертел книжицу, попытался одолеть хоть строку - и не смог. Странная грамота пошла по рукам, приказные вертели ее так и сяк, толку же не было никакого.
- Может, письмо затейного склада? - предположил самый юный из подьячих Земского приказа, Аникей Давыдов.
