Окно было открыто настежь.
Дверь тоже.
Я огляделся.
Она лежала как неживая. Потом я подошёл к окну и закрыл его.
Я обернулся.
.........................................................
" Ты очень переживал?"
"Я... не знаю... Да. Но, странно, я не раскаивался".
"У тебя просто не было другого выхода, ты ведь искал его",- сказала Каролина.
"Да, но у меня был телефон, который стоил пятнадцать баксов за ночь,- это к примеру..."
Она вздрогнула. Что?
"И ведь я даже не знаю, сколько их было. Ведь, наверняка, кто-нибудь не заплатил!"
"Подожди. Почему пятнадцать?"
"Что? Да какая разница, это я так, к примеру..."
"Объясни мне, почему пятнадцать".
Я посмотрел на неё.
"Ну, как-то раз зашёл в кафе, а там, оказывается, собираются..."
Она мрачно кивнула.
"Я не знал этого. Сел за столик".
"Не знал?"
"Конечно, не знал. Зачем мне это?"
"И... что же?"
"Подсел какой-то тип, довольно приятный. Заговорил. Стал угощать, всё нормально, сидим. Беседуем. А потом вдруг... предлагает. Я ему говорю: "Извини, не могу". Он ничего, никаких претензий: "Всё. Понимаю". А до этого всё расписывал, как я ему нравлюсь. Дал телефон. Звони, говорит, в любое время..."
"Это хорошо, что он деньги предложил".
"Да? А ты откуда знаешь?"
"Это значит, что он сразу же понял, что ты не из этих. Подумал, что тебе просто деньги нужны".
"Я, честно, не знал".
"Ну конечно, я верю тебе. Ты не помнишь этот телефон?"
"Да я в него не заглядывал даже. И вообще, я его выбросил".
"Ну и правильно".
"Дался тебе этот телефон..."
.................................................................
С ней произошла странная перемена. Даже не так,- это было бы так, если бы я мог сказать: "Это она, просто сильно изменилась",- но её больше не было.
Она стала послушнее собаки.
- Ведь я предлагал тебе, ещё в январе, помнишь? Я предлагал тебе уехать вместе. Что ты мне сказала тогда?
Она молчала.
- Не сейчас, да? Подождать нужно было. Ты хоть сама понимала, чего я должен был ждать? Я не могу больше ждать, пойми!
Она не отвечала.
- Что я должен был делать? Сдохнуть тут? Вместе с тобой?
Я пытался расшевелить её, но она расчёсывала волосы. Потом смотрела в окно. Я устал говорить и замолчал. Она потянулась за колготками.
- Куда ты собираешься идти?- спросил я с тревогой. Спросил ещё раз.
Она тупо посмотрела на меня. Потом хрипло сказала: "Пить хочется".
- Я принесу. Сиди.
Она покорно взяла воду. Стала пить.
- Что ты собираешься делать?
Она, кажется, не поняла, к кому я обращаюсь. "Ладно",- подумал я.- "Пусть отойдёт".
А вечером я стоял на лестнице и прислушивался к её голосу. Она говорила в трубку: "Мы занимаемся. Я готовлюсь. Он помогает мне. Я останусь ещё на день. Я не маленькая".
Она говорила с матерью. Она должна была остаться ещё дня на три. Она неважно выглядела.
Я прислушивался. Она повторяла всё в точности. В точности, как я ей сказал.
В ней что-то сломалось? Она была послушнее собаки.
Я уже начал подумывать о том чтобы взять её с собой. Я не мог бросить её так, знал, что не смогу этого сделать. Это была ловушка.
Ночью она слегла.
Я решил, что это простуда, сбегал в дежурную аптеку, принялся кормить её лекарствами. Даже мёду купил. Поил её молоком с содой. Она принимала всё безропотно. Это было кошмаром.
Я рассчитывал поднять её за два дня.
На пятый день у неё начался сухой кашель. Это была пневмония.
А потом приехала её мать и забрала её.
Её положили в больницу. Я приходил к ней. Приносил печенье, яблоки, что-то ещё...
15 февраля я уехал на море.
На море. Я встретил её на море. Её звали Мария Каролина.
Мы вернулись вместе.
Они с мужем жили раздельно, у неё была своя квартира.
Я думал, что так будет всегда, что мы никогда не расстанемся, как не думаешь, что когда-нибудь умрёшь, ведь жизнь ещё только-только началась.
Я чувствовал себя так, как будто только родился.
Она боялась чего-то и не говорила об этом.
Я не мог понять, чего же, когда вокруг весь мир, и впереди вся жизнь!
Я не мог даже вообразить себе, что когда-нибудь она скажет мне: "Уходи".
Изнеженный, томный, я примерял перед зеркалом новую позу, жест, выражение глаз и видел в нём женщину, мужчины не было больше! Я ликовал.
Передо мной был весь мир, нежность лепестков его роз, тепло его очагов, прохлада фонтанов, истома тенистых аллей его садов, великолепие и пышность его дворцов, его свет... век наслаждения... Вся жизнь!..
Здесь нет боли и страха, какой демон ворвётся чтобы найти меня здесь, когда я сам - единственная дверь, ведущая сюда из мира, который остался там, снаружи, и я закрыл эту дверь. Никто не откроет её.
Только я один знаю о ней, но скоро забуду.
Она боится. Но такова её слабость, ведь она женщина. Разве я женщина? И разве я мужчина? Что осталось от того прежнего, кем я был, разве что этот страх... Разве это страх?
Я должен знать, что я не боюсь... Открыть эту дверь, и тогда я забуду о ней, навсегда забуду о ней. И её не станет.
Ведь это даже не страх, всего лишь тень...
Я вышел на улицу.
На тротуарах чавкало грязной ледяной кашей. Машины давили, разбивали её колёсами, проезжали мимо. Был вечер.
Холодные апрельские сумерки.
Сизая дымка, рыжие клочья над крышами, серые улицы в тёмных стенах электричества окон квартир, огни.
За два квартала до места мне стало вдруг страшно, я попытался совладать с собой, но тело обмякло и не желало слушаться.
Я зашёл в кафе и выпил чашку кофе.
Посмотрели на меня странно, но ничего не сказали. Наконец, я взял себя в руки.
Синева уже загустела на холоде, и в темноте я не сразу заметил его и прошёл мимо. Он окликнул меня.
Я обернулся на голос. Он подошёл.
Тянет или подталкивает? В разных песнях это называют по-разному.
Оцепенение. Гипноз.
Ты стоишь на самом краю пропасти и беззвучно говоришь себе: "Уходи! Уходи немедленно!"
И не можешь уйти. И всё дальше, дальше склоняешься над пустотой бездны, она зовёт, её голос парализует, и ты не можешь сопротивляться и всё дальше склоняешься над ней, и вдруг ты теряешь равновесие, и в голове взрывается: "Нет?!" И бездна хватает тебя, и уже не вырваться из её объятий, не разжать хватки, а только скользить, скользить навстречу, скользить! И сердце, захлебнувшись, рвётся, ты падаешь. Она заполучила тебя: "Теперь ты мой!"
Ещё в машине, когда он вёз меня через город, что-то тоскливо заныло во мне, холодной, тонкой иглой. Это был тот самый страх, который заставляет человека пересесть на другое место в автобусе, уйти с места, которое через четыре минуты будет смято, сорвано, искорёжено грузовиком, вылетевшим на знак, врезавшимся, ударившим, ворвавшимся треском стекла, месивом железа, криками ужаса, боли, снарядом смерти...
