29
Эти три часа тянулись бесконечно долго.
Страха у нее не было — было чувство глубокой значимости того, что предстоит. Джоа никогда не принимала наркотиков, не верила в их «чудодействие» и ни за что не стала бы гробить здоровье вредными веществами. Но это — она знала — совершенно иное. И тем не менее в глубине души сохранялось предубеждение, несмотря на то, что в жилах ее бабушки текла кровь уичолов, среди уичолов выросла ее мать, а значит и она сама — тоже их роду племени.
Тошнота подступила — вслед за тревогой — в начале второго часа. В животе внезапно все закрутило и завертело, завязало в тугой узел внутренности, и рвотные спазмы пулеметной очередью рвали ее тело, идя волнами снизу вверх. Она не пыталась их сдерживать, но и ничего не делала, чтобы ускорить процесс. Ее бросило в жар. Пот полился градом, словно после километровой пробежки под августовским солнцем где-нибудь на пляже Косты-Бравы. Почувствовав, что огнедышащая лава вот-вот извергнется из ее желудка-вулкана, она рывком перевалилась на бок.
Густая рвотная масса поднялась к горлу и потоком вырвалась изо рта.
Ей пришлось привстать на колени, чтобы не перепачкаться вязкой теплой жидкостью с комочками непереваренной пищи, но желтоватые брызги все равно разлетались в разные стороны. Джоа рвало и раньше, но никогда так сильно, как теперь. Когда она подумала, что внутри уже, наконец, пусто, вдруг последовал новый позыв, и новые волны прокатились по ее корчившемуся в судорогах телу, выдавливая остатки ужина вперемешку с желудочным соком и слизью.
Ее рвало безостановочно.
Под конец — уже одной только желчью. Но и ее не осталось ни капли — после ужасной последней конвульсии с губ потянулась к полу лишь длинная нитка слюны. Джоа поняла — первый шаг пройден.
Она отряхнулась и вытерлась.
— Бабуля, чего же ты… замутила… в этот ужин?..
Обливаясь потом и одновременно дрожа, она упала навзничь на циновку и подумала, что засыпать нельзя.
И заставила себя не спать.
Если второй час пребывания в пещере она ожидала с тревогой, то в третий вступила в нервном напряжении, которое на исходе этих шестидесяти минут уступило место блаженному спокойствию, постепенно овладевшему всем ее существом.
Поначалу она стала думать о том, что желала увидеть и узнать. Думала о матери. Открыла ей свой разум, сердце и душу. Начала успокаиваться, но полное успокоение пришло не сразу — оно крепло и усиливалось, вытесняя взвинченность, по мере приближения назначенного времени. Когда секундной стрелке ее часов оставалось пройти один оборот, Джоа поняла: она достигла мира с собой и со всем, что ее окружает, мира с природой и со вселенной. Состояния абсолютной чистоты.
В этот момент перед ее глазами возник мимолетный образ Давида.
Круг замкнулся — превратился в венец умиротворенности.
Джоа взяла в руки первую головку пейота, разломила ее, поднесла к губам и положила в рот. Вкус — оскоминно-горький, по консистенции — пробка.
После третьей головки во рту стало деревенеть.
Из-за страшной горечи началось обильное слюноотделение.
На пятой головке вновь появились признаки тошноты. После седьмой, последней головки позывы ее казались уже нестерпимыми, но Джоа героически выпила все содержимое кувшина — нечто густое и настолько мерзкое на вкус, что такое зелье лучше было проглотить залпом.
На дне посудины не осталось ни капли.
Джоа повалилась на циновку — головой на свернутое одеяло. Закрыла глаза. Ее опять прошиб пот.
Однако тошнота на этот раз отступила.
Она слушала тишину — сердцем, исполненным любви, в состоянии полного душевного равновесия.
Когда средство начнет действовать? Сколько времени уже прошло — целый час или несколько минут?
Она попыталась поднять руку, на которой был и часы, но не смогла.
Что это за яркий свет и безумство красок вокруг? Она уже в пути? Что это за убегающая спираль, штопором ввинчивающаяся в бездну? Это ее врата восприятия? Она действительно плывет в воздухе, не касаясь земли, или это плод ее воображения?
На губах Джоа расцвела улыбка.
Никогда раньше она не бывала в бесконечности, и никогда ей не было так хорошо, как сейчас.
Краски были чисты, а чувства — первозданны и обнажены, как она сама.
Ее тело — божественно. Лаская его, она провела по нему ладонью. Ликование переполняло ее…
Она прервала на минуту воздушное плавание и опустилась на землю, которая от одного ее прикосновения мигом превратилась в чудесный сад с деревьями, увешанными прекрасными плодами. Это был рай, ибо реки здесь текли из меда и молока, издавая нежную музыку, а все животные обладали даром речи.
Они ее знали.
— Джоа!
— Здравствуй, Джоа!
— Спой нам, Джоа!
— Не могу. Мне нужно продолжать поиски. Я ищу свою мать.
После этих ее слов сад растаял.
Вместо него появилась пустыня. Под спудом пурпурно-лилового неба бесплодная земля начала медленно проседать, заворачиваясь краями вверх. И когда они сомкнулись, получился шар — небольшая планета.
Джоа ощутила себя Маленьким принцем. На этой планете ей не понравилось. И, подпрыгнув, она нырнула в ничто.
Она не летела, но и не падала, но плыла в космическом пространстве, а вокруг то тут, то там возникали другие миры, которые звали ее и манили, подобно тому, как сирены завлекали странствующего Одиссея. Очень красивые миры, в которых можно было остаться и обо всем позабыть.
— Джоа!
Это был Давид. Он простирал к ней руку.
Она улыбнулась ему издалека, тоже вытянула руку, и они коснулись друг друга.
— Не сейчас, — сказала она.
Не сейчас. Это значит, что «потом» все у них будет?
Она рассмеялась, почувствовав себя как никогда счастливой, и, окрыленная, продолжила свой вояж по безбрежным просторам, усеянным звездной пылью. Космическая гармония выстраивалась в пентаграмму нотного стана, нотами на котором были звезды. Музыку исполняла она. Песнь пела уже не она, а они. Чарующее и обволакивающее многоголосие. Катарсис.
Она оглянулась, но Давида уже не увидела.
Она осталась одна.
Или нет?
Слева от нее наметилась едва различимая точка, которая стала расти, превратилась в серебристую звездочку и наконец приобрела очертания звездолета. Космический аппарат остановился напротив нее, и из открывшегося люка появился астронавт. Она не видела его лица — мешало затемненное стекло шлема. В ее голове-компьютере зазвучал мужской голос.
— Кто ты?
— Я ищу свою мать.
— Здесь ты ее не найдешь, — ответил астронавт.
