В свое время Толстый дал мне карт-бланш в выборе второго пилота. Я назвал Пономареву. Дмитрий Васильевич, не скрывая удивления, спросил:
— Бабу? Вы это серьезно предлагаете?
— Эта, как вы изволили выразиться, баба — мировая рекордесменка и летает так, что не каждый мужик с ней сравнится.
— Это на ипподромах принято превозносить победивших наездников, а поносить проигравших лошадей. В авиации, я полагаю, рекорды ставят специально создаваемые машины… а пилотов, уж извините, случается, по-приятельскому расположению допускают до рекордных машин.
— Напрасно вы беретесь судить о том, в чем мало смыслите. Уж извините, Дмитрий Васильевич, за откровенность.
Некоторое время, признаюсь, я ждал неприятностей, по меньшей мере, косых взглядов со стороны Толстого, но он оказался умен и хитер. Сообразил, а на черта ему ссориться со мной? И «подарил» мне Пономареву. Думаю, именно так он рассудил: «На тебе эту бабу и радуйся!»
Уж так сложилась моя жизнь, что летать ведомым мне почти не пришлось. А если подумать, то истинное мое призвание было в том, чтобы оберегать хвост лидера, свято исполнять фронтовой закон: «Ведомый — щит героя». В начальники я не гожусь, чего-то недостает во мне для этой работы, какой-то маленькой пружинки что ли. Что надо делать — понимаю, как делать — большей частью тоже соображаю, а вот перевести понимание в действие, скомандовать и заставить других выполнить свою волю, не получается.
Медицинского заключения о состоянии здоровья отца всех народов мы дождались. Вот когда я окончательно понял смысл написанного Толстым слова на блокнотном листке. И официальное сообщение о смерти тоже дошло до нас без задержки.
Теперь однообразие нашей жизни приобрело новую подсветку. Мы отчетливо понимали — впереди не могут не случиться изменения решительные, возможно, огромные и ждали, ждали, ждали… Но не могло такого быть, чтобы все осталось по-старому.
Но… об этом не сейчас. Просто я не могу сейчас.
A.M.: Эта последняя фраза Автора была произнесена не без раздражения. И, откровенно говоря, по моей вине или, если не вине, то о моей подачи. Мне казалось, что о таком событии Автор должен был бы высказаться обстоятельнее. Ведь миллионы людей плакали и миллионы ликовали. Справедливо ли ограничиться упоминанием о событии такой важности, слова не сказать о чувствах, мыслях, переживаниях?
Понимание позиции Автора пришло ко мне много позднее, когда по совершенно другому поводу он заметил: «Не могу слушать воспоминаний фронтовиков. Как начнут, тут же глупеют, пыжатся, изображают себя черт знаете какими героями». Автор не хотел выглядеть глупее, чем ощущал себя. Что ж — очко в его пользу.
АВТОР: Однажды Валя застала меня за непонятным ей занятием. Я обмерял поллитровку и записывал бутылочные габариты в тетрадочку. Наверное, она решила, что я не совсем в своем уме.
— Ты что делаешь? — не скрывая тревоги спросила она.
— Ты же видишь — обмеряю бутылку.
— Но для чего?
Не хотелось, но пришлось открыться. В популярном журнале, возможно в «Огоньке» я наткнулся на заметку о нашем брате-летчике, оказавшемся не у дел то ли по здоровью его списали, то ли по каким-то еще причинам, и он, чтобы не впасть в отчаяние, придумал себе занятие: сначала построил себе дом из… пустых бутылок, а потом соорудил самодельный самолет. На одной фотографии была изображена симпатичная избушка под затейливой крышей, а на другой — тоже симпатичный самолетик.
— Погоди, Максим, но тебя же никто пока не списывает.
— Именно — пока! Но раньше или позже обязательно спишут. Вот я и хочу, пользуясь свободным временем, подсчитать сколько же требуется бутылок на будущий домик. Разве это не здорово — поселиться в стеклянном дворце собственной конструкции? Ты бы стала?
— Честно? Сомневаюсь. И сколько же надо набрать пустых бутылок?
— Пока не знаю, вот это и хочу подсчитать. А потом займусь проектом и сметой…
Теперь я могу сказать о полной уверенностью: если тебе почему-нибудь плохо, так плохо, что еще чуть-чуть, завоешь волком, не впадай в панику, а придумай себе мечту, не праздное мечтание, а нечто вполне конкретное — самолет-самоделку, дом собственной постройки, невиданный радиокомбайн, коль соображаешь в радиотехнике. Такая вот предметная мечта загружает голову, не позволяет расслабляться, не дает и на самом деле свихнуться.
В тот день, возвращаясь из очередного полета, я обнаружил нечто казалось бы невероятное — на нашей взлетно-посадочной полосе впервые появился посторонний самолет! Кто-то откуда-то прилетел! Повторяю — впервые!
Мы выполнили стандартный заход на посадку и перед последним разворотом Валя спросила, кивнув в сторону чужой машины на земле:
— У тебя руки не дрожат?
Надо ли говорить, ее состояние я понял мгновенно — а вдруг? Вдруг эта машина привезла… не знаю как лучше сказать — новый виток… новый поворот судьбы? Понимаю, все возвышенные слова звучат фальшиво и не внушают доверия, но когда в голове поднимается форменный вихрь тревожных мыслей, как их выразить?
Впрочем, когда ты сам сажаешь свою машину, посторонние мысли в сторону. Контролируй скорость, держись на глиссаде.
Высота? Хорошо. Начинаю выравнивать… Та-а-ак, подпускаю чуть ниже… хорошо, обороты убрать полностью… Так… Сидишь.
Никаких новых людей на аэродроме мы не заметили. Вполне реальный самолет мог бы показаться призраком, если бы мы оба не обнаружили его почти одновременно.
После трех-четырехчасового полета, учитывая, что автопилот мы почти не включаем: бережем! И нас болтает так, что в страшном сне не приснится (облака показывают свой характер!) После такого полета на отсутствие аппетита обычно жаловаться не приходится, но тут мы обедали без радости и вдохновения, даже не обедали — принимали пищу. А пища была первоклассная — грибной салат из шампиньонов, рыбный суп из осетрины, котлеты по-киевски, вишневый компот. Жуем, глотаем, а мысли — далеко! Ну, не может такого быть, чтобы не позвали.
В конце концов я дождался. В динамике внутренней связи прозвучал голос Коменданта:
— Прошу зайти ко мне, Робино. Повторяю, Робино, пожалуйста, зайдите ко мне.
Мы переглянулись с Валей, и я пошел.
Старался шагать не торопясь, но давалось это совсем не легко: ноги готовы были сами собой сорваться на рысь. Постучал в комендантову дверь, получил разрешение, вошел и обнаружил — за просторным письменным столом нашего главноуправителя сидит седой мужчина, лица я толком разглядеть не мог — человека подсвечивало солнце, щедро проникавшее сквозь окно витринных размеров. Почему-то подумал: вот лучшая позиция для атаки истребителя — нападай со стороны солнца!
