— Ешь на здоровье, я потом приду, заберу всё.
Он не понял, но закивал, торопливо жуя.
— Да не торопись ты так, — засмеялась она, выходя из комнаты. — Никто не отберёт, ешь спокойно.
Он опять не понял, но кивнул ей вслед. Да, он знал, убедился за эти дни, что еду у него никто не отнимет, но ничего поделать с собой не мог. Что съел — то твоё, а что не успел… Так уж всюду и везде.
Ларри доел, вытер тарелки последним куском хлеба, съел его и уже не спеша выпил стакан тёмной сладкой жидкости, составил тарелки стопкой на тумбочку и снова лёг. Медленно глубоко вдохнул и так же медленно выдохнул. Даже странно, что не больно и не закашлялся. И вкусно всё как. Это ужин, а перед сном ему принесут ещё стакан молока и пирожное. Интересно, какое будет сегодня? Ларри усмехнулся: нашёл же о чём думать. А если…
Он подтянулся на руках и сел, опираясь спиной на подушки, осторожно взял лежавшую на тумбочке книгу. Скользнул глазами по обложке…
…— Не читай лёжа, Ларри, ты испортишь глаза…
…Как давно он не читал. Да, те же три с половиной года. Ну, об этом сейчас не надо. Доктор Иван сказал, что он может смело читать, здесь это можно. Принёс книгу. И обещал принести ещё. А куда ему ещё? Это раньше он читал быстро, а сейчас… забыл всё, отвык.
Но незаметно для себя он вчитался. И настолько, что даже не заметил, как забрали грязную посуду.
Дочитав рассказ, Ларри положил книгу на тумбочку, поправил подушку и лёг. Хорошо. Смешной рассказ и грустный сразу. Мальчишкой, научившись читать, он любил большие романы, толстые книги в пахнущих кожей переплётах. Вечером, когда закончена вся работа, хозяин читает в кабинете. И он тут же. О том, что он умеет читать, знала только Энни. Вернее, догадывалась. Да ещё Сол, Соломон Левине…
…Когда они услышали звонок, хозяин, не отрываясь от работы, сказал ему:
— Проводи в кабинет, пусть ждут там.
— Да, сэр.
Он сбросил халат на свой стул и побежал к входной двери. Открыл. И сразу узнал. Этот белый джентльмен когда-то его купил и привёз в этот дом. И тогда с ним была ещё белая леди.
— Прошу, сэр.
Он принял плащ и шляпу.
— Сюда, сэр.
Но белый знал дорогу и сам прошёл в кабинет, огляделся.
— Здесь ничего не меняется, — оглядел его. — А ты изменился. Был мальчишкой, стал, — быстрая усмешка, — мужчиной. А Энни? Ещё жива?
— Да, сэр.
— И работает?
— Да, сэр.
Он стоял у двери, а гость ходил по кабинету, разглядывая, трогая, поглаживая. Открыл шкаф с книгами, провёл пальцем по корешкам, закрыл, открыл соседний и… и вдруг вытащил томик и раскрыл. Он похолодел. "Ярмарка тщеславия". Он читал её и оставил закладку — листок бумаги с эскизом подвески. Надо же такому… Что же делать? Белый держит раскрытую книгу, рассматривает эскиз, поворачивается к нему…
— Я рад тебя видеть, Соломон. Как доехал?
Он облегчённо переводит дыхание: хозяин пришёл, уже легче.
— Спасибо, отец, хорошо. Отец, — Соломон показывает раскрытую книгу, — всё-таки ты не удержался.
Хозяин подходит, смотрит, берёт эскиз. Мгновенный взгляд и скомканный лист летит в камин.
— Разведи огонь, Ларри.
— Да, сэр.
Он срывается с места и начинает разводить огонь, использовав свой злосчастный эскиз для растопки.
— Отец…
— Поставь книгу на место, Соломон. Я слишком стар, чтобы меняться, а ты слишком молод, чтобы понуждать меня к этому. Как Рахиль?
— Рейчел здорова.
— Ты думаешь, это поможет? — негромко смеётся хозяин.
— Я думаю, что не стоит так… демонстративно…
— Может, ты и прав, сынок. Спасибо, Ларри. Давай сядем.
Они садятся в кресла перед камином. Он поворачивается, чтобы уйти, но хозяин останавливает его.
— Ты можешь понадобиться, Ларри.
— Да, сэр.
И он остаётся стоять у дверей. И невольно слушать разговор.
— Отец, надо бежать. Мы обречены.
— Я согласен со вторым, Соломон. Но бежать? Куда? И зачем? Ты думаешь, там лучше?
— Я хочу спасти детей.
— Нужны деньги? Сколько?
— Боюсь, что деньги уже не помогут, отец. У Дэвида были деньги. Они взяли их. И убили. И его, и Рут, и детей.
— Может быть, он не тем дал, Соломон?
— Может быть. Но у меня таких денег нет. И мне некому и нечего давать, отец. Я забрал детей из школы, держу их дома.
— Зря, Соломон. Дети должны учиться.
— Я купил учебники, и они учатся дома. Рейчел следит за этим. У них не будет аттестата, но теперь их не избивают, и мне уже спокойнее.
— Было так плохо, Соломон?
— Стало ещё хуже, отец. Я даю, даю, даю. Покупаю дни. Не года и не месяцы, а дни.
— Сколько нужно, Соломон?
— Деньги не помогут, отец. Надо бежать. Бросить всё и бежать.
— Хорошо. Я согласен. Но куда? Кто и где нас укроет?
Соломон молча смотрит в огонь. Потом встряхивает головой и натужно улыбается.
— Я приехал повидать тебя, отец. И… позвать к нам. Чтобы быть вместе.
— Спасибо, Соломон. Но этот дом купил мой дед и твой прадед. Здесь я родился, здесь и умру.
— Отец…
— Не волнуйся, сынок, — хозяин улыбается. — Мы всё равно встретимся и будем вместе. Нас там ждут.
— Да, — кивает Соломон. — Скоро все Левине соберутся там. Вся семья. Но… ладно. Как у тебя со здоровьем?
— Соответственно возрасту, — смеётся хозяин.
— Ты ещё работаешь?
— Немного. Фирма теперь держится на нём.
Хозяин показывает на него, и Соломон отрывается от огня и смотрит на него. Невесело улыбается.
— Да, мальчишка окупил себя, так, кажется, говорят?
— Фирма держится на нём, — повторяет хозяин.
— Ты рискуешь, отец. Если узнают…
— Что? И от кого? И Энни, и Ларри умеют молчать. Ювелирное дело не допускает болтовни.
— Отец, а если что, не дай бог, с тобой случится?
— Ты мой наследник. Приедешь, вступишь в права и заберёшь их. И Ларри, и Энни, — хозяин пожимает плечами. — Что тут сложного? Всю домашнюю работу Ларри знает.
Соломон кивает…
…Ларри вздохнул. Он тогда видел Соломона второй и последний раз. Что было потом, вспоминать не хочется. Не стоит.
Открылась дверь, и Ларри повернул голову. Привезли еду? Да.
На этот раз в палату вошёл высокий молодой мулат в белой куртке разносчика.
— Привет. Спишь уже? — мулат, улыбаясь, поставил на тумбочку стакан с молоком и маленькую тарелку с пирожным — узкой полоской теста с завитушками крема.
— Привет, — ответно улыбнулся Ларри, садясь в кровати. — Нет, так просто, дремал. Ты дежуришь сегодня?
— Ага. Ты ешь. Я пока остальным разнесу.
Ларри кивнул и взял стакан. Молоко было на вкус какое-то странное. И в густых комках.
