Затушив сигарету, Пит направился на кухню, надеясь найти что-нибудь съестное. Он не посещал эту квартиру вот уже несколько лет, и потому содержимое вакуумного холодильника было ему неведомо. Открыв дверцу, он обнаружил на полке бекон, молоко, яйца, хлеб и джем. О лучшем завтраке он не мог и мечтать. Продукты скорее всего принадлежали прежнему хозяину Сан-Рафаэля Антонио Гарди. Вряд ли этот Антонио когда-нибудь предполагал, что потеряет в Игре не только свой дом, но и саму возможность отыграть его. Игра — штука суровая…
Пит решил немного повременить с завтраком. Он подошел к видфону и, коснувшись рукой панели вызова, сказал:
— Мне нужно поговорить с Уолтером Ремингтоном из округа Контра-Коста.
— Одну минуточку, мистер Гарден, — ответил видфон.
— Привет. — На экране появилось удивленное лицо Уолта Ремингтона. Пижама и красноватые припухшие глаза говорили о том, что звонок поднял его с постели.
— Ты что, сдурел? Кто ж в такую рань звонит?
— Ты хорошо помнишь то, что случилось сегодня ночью? — . спросил Пит.
— Конечно, помню. — Уолт пригладил всклокоченные волосы.
— Я проиграл тебе Беркли. Но до сих пор не понимаю, зачем стал на него играть. Ведь это мой байнд, моя резиденция, — ты ведь знаешь.
— Знаю, — кивнул Уолт.
Набрав в легкие побольше воздуха, Пит негромко сказал:
— Я могу отдать за Беркли три города в округе Мэрин: Росс, Сан-Рафаэль и Сан-Ансельмо. Мне нужен именно Беркли — я хочу там жить.
Уолт удивленно всплеснул руками.
— Разве тебя оттуда кто-то гонит? Живи сколько хочешь, только уже не как байндер!
— Э, нет, я так не хочу, — ответил Пит, — пусть уж место это мне и принадлежит. Уолт, я же тебя знаю, — ты там все равно жить не станешь. Там холодно, и воздух чересчур сырой. Тебе нужен сухой жаркий климат, такой, как в Сакраменто. Ты ведь не случайно сидишь сейчас не где-нибудь, а в Уолнот- Крик.
— Ты прав, Пит, — согласился Уолт, — да вот только продать тебе Беркли я уже не могу. У меня его уже нет. Когда я вернулся домой, то увидел у своих дверей брокера. Откуда он узнал, что Беркли перешло ко мне, я понятия не имею. Но ты бы видел этого пройдоху! Он, похоже, знает все! Сам он откуда-то с Востока и входит в группу Мэта Пендлтона. — Уолт нахмурился.
— Ты что, продал им Беркли? — Пит не верил своим ушам. Некое, не имеющее к их группе никакого отношения, лицо ни с того ни с сего откупило кусок Калифорнии. — Но зачем ты это сделал?
— Они предложили мне за него Солт-Лейк-Сити, — едва ли не с гордостью ответил Уолт. — Как я мог отказаться от такой сделки? Теперь я смогу войти в группу полковника Китченера — они играют в Прово, штат Юта. Ты уж прости меня, Пит. — Уолт, похоже, действительно сожалел о происшедшем. — Помимо прочего я ведь и не совсем трезвым был.
— Тогда ответь мне — для кого приобрела его группа Пендлтона? — спросил Пит.
— Кто ж его знает — они об этом не говорили.
— А ты об этом не спрашивал, так?
— Да, — понурив голову, ответил Уолт, — наверное, мне следовало порасспросить их получше.
— И все же я верну себе Беркли, пусть даже для этого мне придется расстаться со всем округом Мэрин. И еще. Когда придет время Игры, я разделаю тебя так, что у тебя и гроша ломаного за душой не останется, понял? — Пит щелкнул по панели, и экран погас.
«Как он смел так поступить? — спрашивал себя Пит. Ведь он передал право собственности на землю лицу, не входящему в нашу группу, — теперь этой землей владеет неведомый человек с Востока… Хотел бы я знать — кто стоит за этой сделкой? Чего хочет добиться это самое „Товарищество Пендлтона“?»
И тут вдруг Пит Гарден почувствовал, что знает ответ, и от этого ему стало как-то не по себе.
Проснувшись, Джером Лакман довольно усмехнулся. Он думал о том, что теперь ему принадлежит Беркли. Действуя через «Товарищество Мэта Пендлтона», он сумел заполучить этот лакомый кусочек калифорнийской земли и теперь сможет участвовать в Игре «Голубого Песца», проходившей в приморском городке Кармел. Городок этот был ничуть не хуже его Беркли.
— Сид, — позвал Лакман, — Сид, зайди в кабинет! — усевшись в кресло, он принялся раскуривать свою традиционную утреннюю мексиканскую сигару.
Его секретарь Сид Моек (байндером он, разумеется, не был) приоткрыл дверь и, просунув голову в щель, осведомился:
— Чего изволите, мистер Лакман?
— Приведи-ка ко мне этого Зырка. Я для него дело нашел.
«Конечно, за это дело меня и дисквалифицировать могут,—
подумал Лакман, — но игра стоит свеч… Как его зовут? — Дейв Мутро или что-то в этом роде». Разговор с Зырком Лакман помнил смутно, но это и не удивительно — каждый день ему приходилось встречаться с массой самых разных людей. Нью-Йорк был все еще чрезвычайно населенным городом — в нем жило почти пятнадцать тысяч человек. Среди них много детей, рожденных совсем недавно. — Выведи его через черный ход, — сказал Лакман, — я не хочу, чтобы его здесь видели.
В его положении постоянно следовало думать о репутации, встречи же с провидцами считались делом весьма и весьма сомнительными.
Разумеется, привлечение к Игре человека с талантами пси- оника было делом противозаконным. По действующим правилам Игры использование Пси-энергии приравнивалось к мошенничеству. В течение долгого времени перед началом Игры с ее участников снимались ЭЭГ — электроэнцефалограммы, — но, начиная с какого-то момента, практика эта практически не применялась за отсутствием надобности. Так по крайней мере обстояло дело на Востоке, где псионики и так были людьми известными всем и каждому. Лакман очень надеялся на то, что на Западе к ЭЭГ относятся подобным же образом.
Один из котов Лакмана, серо-белый короткошерстный самец неясной породы, запрыгнул на стол. Лакман стал чесать ему шейку, продолжая думать об Игре. Если не удастся ввести в «Голубого Песца» провидца, придется тряхнуть стариной и включиться в Игру самому. Он не играл уже год или больше того, но это ровным счетом ничего не меняло — и поныне он оставался одним из лучших игроков Америки. Ведь не случайно же именно он стал байндером Большого Нью-Йорка. А соперники у него тогда были друг другу под стать — теперь таких не встретишь…
«Ни один человек не может сравниться со мной в искусстве Блефа, — сказал самому себе Лакман. — И все это знают. Но все же с провидцем оно было бы надежнее… Не зря говорят — и на старуху бывает проруха». Лакман никогда не играл из любви к искусству — он играл для того, чтобы выиграть.
В свое время он вышиб из Игры такого большого мастера, как Джо Шиллинг. Теперь Джо торговал старыми виниловыми дисками где-то в Нью-Мехико — об Игре он уже не вспоминал.
