Уже у самых дверей рубки Стентон ощутил второй толчок, слабее первого.
Дирижабль, спускаясь, описывал циркуляцию малого радиуса. Под самым полом рубки проскользнули мачты тунцелова, потом Стентон заметил на поверхности океана — впереди по курсу и румба на три вправо — яркий кружок, раскрашенный черно-оранжевыми секторами: Бутч сбросил сигнальный буй. Это второй толчок. А первый?
— Седьмой трюм, Сид, — не оборачиваясь сказал Андрейт. — Сработал большой люк.
Стентон уже сидел в своем кресле. Он протянул руку и вдавил клавишу селектора:
— Командир к суперкарго. Кора, что было в седьмом трюме?
Хотя Кора ответила почти мгновенно, он все же успел подумать, что седьмой трюм — это хорошо, потому что это самый маленький из всех тринадцати грузовых отсеков дирижабля. И еще он успел обругать автоматику, потому что самопроизвольное открытие большого люка — это… А если бы открылся люк второго трюма, пока они стояли там и провожали взглядом посылку…
— Седьмой трюм, — сказала Кора. — Глубоководный аппарат «Дип Вью — десять тысяч». Отправитель — компания «Корнинг гласс уоркс». Владелец — ПУТЕК[4]. Адресат — океанографическая лаборатория Международной базы Факарао.
— Спасибо.
— Почему «было», Сид? — спросила Кора, но Стентон ее уже не слушал.
— Кора, через пять минут я буду в седьмом трюме. Прошу вас быть там же. И прихватите сопровождающего фирмы, как его — Кулиджа? — Он отключил селектор. — Подвесимся над буем, Бутч. Джо, свяжись с Базой Факарао и с управляющим перевозками. Я пойду посмотрю, как все это выглядит на месте.
Кора ждала его сразу за дверьми трюма.
— А Кулидж где? — спросил Стентон. Он прошелся по трюму — люк уже был закрыт, и казалось, здесь ровным счетом ничего не произошло. Все было как положено. Вот только… Это что такое?
В самолете количество проводов измеряется десятками километров. В дирижабле — сотнями. Но чтобы провода, да еще так небрежно, явно на скорую руку сплетенные, выходили из распределительной коробки и волочились по полу…
— Что это такое?
— Капитан… — Кора стояла перед ним, и в лице ее было что-то неживое. — Кулидж… там.
У Стентона заныли скулы.
— Где?
Кора молча показала рукой вниз.
Так! Стентон понял, что это — конец.
— Зачем?
— Ему нужно было что-то проверить… Он попросил разрешения поработать в аппарате, и я… Я разрешила.
Стентон положил руки ей на плечи.
— Вот что, Кора. Запоминайте. Это приказ. Вы ничего не знали. Это я дал разрешение Кулиджу работать в аппарате во время транспортировки. Поняли? Я. А вы ничего не знали.
Стентон резко повернулся и вышел из трюма. Картина была до отвращения ясной. Этот идиот залез в свой «Дип Вью», разряжать аккумуляторы ему жалко стало, и он присоединился к бортовой сети. Нашел распределительную коробку, руки бы ему, подлецу, оторвать, присоединился, записал внешние вводы аппарата… А когда замкнул цепь, автоматически сработал замок люка. Смотреть надо, куда присоединяешься, болван!
«Дуракам счастье», — подумал Аракелов. Плюхнуться с дирижабля в Тихий океан — и угодить на плоскую верхушку гайота…[5] То же самое, что выпрыгнуть из самолета над Ленинградом и угодить в собственную постель… Свались он в километре к северу, югу, востоку или западу, все равно — и не пришлось бы сейчас даже помышлять о спасательных работах. Ведь «Дип Вью» рассчитан на десять тысяч футов, грубо говоря — на три километра. А глубина в этом районе вдвое больше… Впрочем, не такое уж счастье: сидеть, потирая синяки, и смотреть, как медленно истощается твой жалкий кислородный ресурс…
— Мы к ним ближе всех, — сказал штурман. — Два с половиной, максимум три часа фул-спита[6]. Отозвался еще какой-то японец, у него донный робот-двухтысячник на борту, но ему идти минимум часов семь. Так что рассчитывать на него не приходится.
— Сейчас туда идут две патрульные субмарины из отряда Гайотиды-Вест. Буй с маячком с дирижабля сбросили, но точного места это не дает, только ориентировочный квадрат поиска… Если патрульники обнаружат этот самый «Дип Вью», они сэкономят нам по крайней мере час работы, а то и больше, — добавил капитан.
Зададаев, руководитель группы подводных работ экспедиции, или, по его собственному определению, «оберсубмаринмастер», хлопнул Аракелова по плечу.
— Итак, вводные, Александр Никитич. «Дип Вью» лежит на грунте ориентировочно на глубине девятисот метров. Кислородный ресурс аппарата — девять часов, энергетический запас — семьдесят два часа, последнее, впрочем, принципиального значения не имеет. Самостоятельно отделить аварийный балласт и всплыть Кулидж не может — аппарат к погружению подготовлен не был, не вынуты контрольные чеки. По данным, сообщенным фирмой-изготовителем, всего контрольных чек девять. Таким образом, ваша задача сводится к следующему: обнаружить глубоководный аппарат, вынуть контрольные чеки и подать сигнал Кулиджу; если он почему-либо не сможет включить систему отделения балласта — осуществить это снаружи. Все.
Аракелов кивнул. Ясно. В принципе — простейшая спасательная операция в горизонте ноль девять — один ноль.
— Тогда пошли, — сказал Зададаев. — Лучше подготовиться заранее, чтобы к подходу была готовность ноль.
— Международники, — ворчал Аракелов, выходя вслед за Зададаевым из рубки. — М-международники, чтоб их… Голубой флажочек с глобусиком… Эмблемочка! Другую бы им эмблемочку!
— Какую? — полюбопытствовал Зададаев.
— Лебедь, рак и щука на лазоревом поле.
Зададаев коротко хохотнул.
— За что вы их так, Александр Никитич?
— Вечно у них ЧП на ЧП… Кто в лес, кто по дрова. А потом люди тонут. Нет, ну какой болван пустит инженера обслуги в аппарат во время транспортировки? Под суд за это надо! Я ж говорю — лебедь, рак и щука на лазоревом поле…
— А равнодействующая куда?
— Туда, куда я полезу. На дно. К дедушке Нептуну.
— Ладно, — сказал Зададаев. — Не ворчите. Вот выручим парня, тогда лайтесь сколько влезет.
— И облаюсь, — пообещал Аракелов. — Всенепременнейше. Чтобы всей этой банде Факарао жарко стало. — Это ему понравилось, и он повторил: — База Факарао… Не база, а банда.
Они вышли на крыло мостика. Зададаев остановился, закуривая. Аракелов посмотрел вниз, на палубу. Отсюда она просматривалась вся — широкая, прямоугольная, что было немаловажным преимуществом перед другими исследовательскими судами. «Руслан» приходился не то внуком, не то правнуком «Эксперименту», первому двухкорпусному судну, и оправдывал себя, пожалуй, с еще большим блеском, чем предок. На корме, возле уткнувшейся носом в лебедку «Марты», в этом ракурсе казавшейся какой-то кургузой, все еще сидела Марийка. Только теперь она перетащила шезлонги — оба, почему-то отметил Аракелов, — на другой борт. Яркая ткань шезлонгов отчетливо выделялась на фоне металлической трапеции слипа. Вся палуба «Руслана» была обычной, пластик под дерево, но слип на корме состоял из склепанных металлических листов. Он был чертовски многоголосым, этот слип. Аракелов вспомнил, как скрежетала сталь, когда слип опускался к воде, превращаясь в пологий пандус, как повизгивали колесики тележки, на которой «Марта» медленно съезжала в море, притормаживая поющим от напряжения тросом… И как стонал слип потом, когда «Марта» возвращалась, подтягиваемая лебедкой, под аккомпанемент натужного хрипения храповика… Недаром за этим местом утвердилось на «Руслане» название «музыкальный салон».
