— Нет. Как будто и не жил никогда. Как будто я не я, и нет никакого Сэмюэла, и не было никогда. Есть пустота в форме человека, заполненная какой-то дрянью, и эта дрянь из меня вытекает и вот-вот вся вытечет. А когда вытечет — то и формы не станет, будет просто дырка, а потом она затянется, и даже следов не оставит. И страшно от всего этого так, как не бывает. Я кинулся к вам, давай в двери ломиться, все руки отбил, а вы не открываете.
Он показал разбитые, покрытые запёкшейся кровью костяшки.
— Так ты бы хоть сказал, что это ты, — буркнула Натаха смущённо. — А то мало ли кто там колотит.
— Я к тому моменту уже и говорить не мог, — вздохнул Сэмми, — только завывал от ужаса.
— Да уз, ну и звуки быри! — поежилась Сэкиль. — Я думара, это демон О́ни!
— А я вообще ни хрена не думала, — призналась Натаха. — Взяла у Кэпа пистоль (извини, Кэп) и думала, что если дверь откроется, буду палить в кого попало.
— Хоть вы и не открыли, мне, вроде как, полегче стало. Колотит, накатывает волнами, но уже не так сильно. Я огляделся — нет никого. Вообще никого. И вдруг понял, что никого и не было. Никогда. И от этого мне снова стало хуже, начал в дверь колотить — и опять отпустило. Уж и не помню, сколько это продолжалось. Сидел под дверью, и когда совсем невыносимо становилось — стучал по ней, чем попало.
— Так вот кто нам всю ночь спать не давал! — возмутилась Натаха.
— А под утро вдруг раз — и всё прошло. Я отполз обратно, думал, посплю, а потом слышу — голоса. Вроде, ваши. Ну, я и вышел… Что это было, Кэп?
— Понятия не имею, — сказал я честно.
— От грибов дурных такой приход бывает, — авторитетно заявила Натаха. — Что вы все на меня уставились? Вспомнила вдруг. Может, мне рассказывали.
— Угу, конесно, рассказывали ей…
— Я не помню, дура!
— Хватит, — сказал я. — Все поели? Ну и чудненько. Натаха, набери там хлеба, котлет, компоту во фляжки. Давайте осмотрим все комнаты тщательно, может, ещё кого найдём.
Не нашли. Но в комнате Стасика оказалось немало интересного. Неплохой нож, две зажигалки, фонарик-жужжалка с ручным приводом, набор отмычек, много нестандартной одежды, причём, как мужской, так и почему-то женской. Мужская никому по размеру не подошла, а ворох женской утащила примерять Сэкиль и что-то там себе, кажется, выбрала. Откуда у него это? Дань он, что ли, со своих собирал? А у них откуда? Не так-то прост был наш «народный староста»…
Сэкиль вернулась в платье, и оказалась в нём так хороша, что Натаха чуть не прожгла её злобным завистливым взглядом. Впрочем, покрасовавшись, азиатка переоделась обратно в майку и брюки. Эффект достигнут, а ходить по пыльным лестницам удобнее. На лице Натахи крупными буквами написано: «Ну почему одним всё, другим ничего?»
Увы, жизнь несправедлива.
***
Абуто нашли там, где я и предполагал. Привязанная цепью к горячей трубе, она висит с полузакрытыми глазами, покрытая потом. Сознание спутано от жары и обезвоживания, вывернутые руки затекли.
— Нам точно надо повторять пройденное, Кэп? — недовольно спросила Натаха. — В прошлый раз так себе получилось. Хотя да, вам-то, небось, понравилось…
— Отцепляй, — велел я, и она завозилась, брякая инструментом.
А я вышел в коридор, ждать гостей.
Встретил их с пистолетом в руках, держу стволом верх.
— Опять ты! — сказал некто в фанерной маске, на которой грубо нарисована устрашающая зубастая харя.
— Рад бы сказать что-то в этом же духе, но хрен вас разберет за этими досками.
— Зачем тебе чёрная ведьма?
— А вам?
— Пока она здесь, мы существуем. Её ад — наша жизнь. Она должна страдать, чтобы мы жили.
— Черти невозможны без грешников?
— Что-то в этом роде. Когда ты её утащил, нам было очень плохо. Хорошо, что она вернулась из твоего кошмара в свой.
— Интересная у вас космология. А что будет, когда она там помрёт? Судя по её виду, долго не протянет.
— Ты не понял, она всегда умирает, когда не сбегает.
— Сбегает?
— Она сильнее и хитрее, чем выглядит. Но ад устроен так, что каждый день в нём — первый.
— Красивая теория.
— Мы не отдадим её тебе.
— Да я вас как бы и не спрашиваю.
Они были настроены решительно, но узкий прямой коридор не дал им шансов навязать рукопашную. Четверо остались лежать, остальные сбежали. Жаль, что боезапас сокращается безвозвратно.
— Гильзы я приберу, — сказала хозяйственная Натаха. — Может, на что сгодятся.
На трупах ничего полезного нет, а их одеждой побрезговали бы и бомжи. В аду даже чертям живётся хреново.
Два пролета вниз, налево, третья дверь. Понятия не имею, почему.
— Давайте на матрас её! Или кровать собрать?
— Она перегрерась!
— В туалете есть кран с водой, можно обтереть её мокрой тряпкой. Раздевайте. Да не лапай ты, извращенец черножопый!
— Да что там лапать, одни мослы!
***
— Привет, Абуто, — сказал я, когда она более-менее пришла в себя, обтёртая мокрой футболкой, переодетая в чистое и напоенная компотом.
— Мы знакомы?
— Да. Недолго, но, я бы сказал, довольно близко.
— Извини, не помню.
— Совсем?
— Что-то смутное. Может, ближе к вечеру, когда память вернётся.
— А записывать тебе в голову не приходило?
— Условия не располагают, — она потёрла следы от цепей на запястьях. — Здесь тяжело с канцтоварами.
— Тогда откуда ты знаешь, что память вернётся?
— Фанерные морды сказали. Мол, сейчас мне только кажется, что страдаю, а вот когда вспомню, ад разверзнется
