– Знаю, фантастика, – отмахнулся директор. – Значит, до сих пор у них нет ничего такого... э-э... ощутимого.
– Проведены очень многообещающие опыты с люпином.
– Вот как? Да это ж травопольщики! Убежденные травопольщики! Я так и знал.
– Дело в том, – пояснил Пинчук, – что «ключ» пока воздействует на наиболее древние формы растительности...
– Вот, вот. Я и говорю – практически бесперспективно.
– А одним из наиболее древних злаков, – бесстрастно заключил Пинчук, – является кукуруза.
– Как? – встрепенулся директор. – Уж не хотите их вы сказать, что... э-э-э...
– Вот именно. Последние опыты с кукурузой также дали весьма обнадеживающие результаты.
– Но это... это...
– Это большой успех, – подсказал Пинчук.
– Хорошо, хорошо, мне надо подумать... Спасибо, вы можете идти.
Пинчук с сомнением посмотрел на своего руководителя.
– Поговори с ним, нельзя же так, – шепнул он Альбине и вышел.
Они осталась одни – отец и дочь. Несколько минут Альбина с любопытством наблюдала, как «предок» в волнении меряет крупными шагами кабинет. «Неужели я так же располнею к его годам?»
– Не смотри вниз, папа, – сказала она вслух.
Директор замер посреди кабинета.
– Что такое?
– Я говорю – не смотри вниз. Опасно, закружится голова.
– Ты всегда была вздорной девчонкой, – взорвался директор. – Да, да, вздорной любительницей хлестких фраз. И сейчас ты... э-э...
– Это не я, папа. Это Аркадий.
– Пинчук? – насторожился директор, предчувствуй подвох.
– Он сказал, что ты канатоходец... И что тебе нельзя смотреть туда... вниз. Что можно упасть.
Директор побагровел.
– Этот твой Аркадий – негодяй. И если только он на тебе не женится – выгоню. В три шеи выгоню. Прохвост!
– Прохвост, – охотно подтвердила Альбина. – Поэтому я так и тревожусь за тебя, папочка. Упадешь – свадьбы не будет.
Но директор уже думал о другом.
– Прохвост, прохвост. Но работник незаменимый. Талант. В каждом проекте прежде всех недостаток узрит. Крохотного пятнышка не пропустит. И уж если он у этого партизана ничего не вынюхал...
– Аркадий говорит, славы там хватит на всех. Почему бы тебе не поддержать их, па? На этом можно сыграть.
– Поддержать? Мне – травопольщиков? Ты с ума сошла.
Возмущение было столь искренним, что Альбина не удержалась от улыбки. Все диссертации отца как раз и были посвящены прославлению господствующей в те годы системы Вильямса. «Он взошел на травополье, как на дрожжах», – говорил Аркадий.
– Когда-то я училась на агронома, па, – скромно произнесла Альбина. – Люпин, мне кажется, не трава. Это ценное бобовое растение.
– Все равно, все равно. Не хватает, чтобы я сам способствовал успеху наглого выскочки. Доктор «гонорис кауза»!.. В конце концов, он может дотянуться и до этого кресла, – директор выразительно кивнул на обитую кожей спинку, гордо возвышавшуюся над огромным письменным столом. – Нет, нет и нет!.. И потом, есть же у меня ...э-э... принципы, как ты думаешь!
Альбина дипломатично промолчала. Выручил ее голос секретарши:
– Товарищ директор, у телефона вице-президент Академии наук.
С неожиданным для его тучного тела проворством директор подскочил к столу.
– Виктор Викентьевич, здравствуйте. Говорите из лаборатории профессора Боровика? А я как раз собирался к ним ехать. Да, да, разумеется, полностью в курсе. Все время в поле зрения держишь, подталкиваешь. Нельзя без этого, уж очень народец там... э-э... увлекающийся. Неплохо? И я говорю – неплохо. Однако руководство необходимо. Разбрасываются, фантазируют, забывают о нуждах дня сегодняшнего. А подтолкнешь – и недурная отдача. Вот, в частности, сейчас поставлены весьма многообещающие опыты с кукурузой и люпином. Вам уже все известно? Так, так, слушаю...
Альбина с интересом наблюдала, как постепенно, от ушей к носу, румянец заливает полное, белое лицо. Разговор явно приобретал неблагоприятный оборот. Переминаясь с ноги на ногу, изредка поддакивая и «хэкая» отец с трудом довел его до конца и, тяжело вздохнув, опустил трубку.
– Ну что? – нетерпеливо воскликнула Альбина.
Отец недоверчиво покосился на нее.
– Ничего особенного. Он, видите ли, считает, что этому выскочке следует оказывать большую поддержку.
Альбина фыркнула.
– А знаешь, – задумчиво протянул отец, – Аркадий твой был прав. Пожалуй, мы действительно здесь дали маху.
– Разве уже все потеряно?
– Потеряно? Кто сказал это? В конце концов, разве не в моем институте родилось это... э... замечательное открытие?
– Замечательное открытие?
– Ты ничего не понимаешь, дочка, – окончательно уже успокоившись, терпеливо начал объяснять отец. – В науке споры – явление обыденное. Говорят, из них-то она и рождается – эта самая истина. И если ты имеешь в виду мое отношение к профессору Боровику...
– Ведь ты его терпеть не можешь!
– Не отрицаю, нет. Вздорный человечек, самовлюбленный выскочка, мне лично он крайне непонятен. Пусть так... Но мы, ученые, умеем быть выше этого. Я говорю о личной приязни или неприязни. Что бы там ни говорили, я как директор неизменно его поддерживал. Фактически весь институт в той или иной степени работал на лабораторию Боровика. Да, да, весь коллектив. Тот же Ветров может подтвердить. Кстати, надо его срочно вызвать. Пинчука тоже.
– Ты молодец, папка, – одобрила Альбина. – Вот сейчас я узнаю тебя. Снова в форме.
Отец самодовольно улыбнулся:
– Не так-то просто покачнуть нас.
Вызвав секретаршу, он тут же распорядился срочно разыскать обоих сотрудников.
– И подготовьте для меня командировку в Москву и Джанабад, – добавил он. – Срок проставлю сам.
– Ты уезжаешь? – удивилась Альбина.
– Надо действовать. Тем более, что этот партизан куда-то скрылся. Действовать, действовать. В конце концов, есть люди и повыше вице-президента республиканской Академии, не так ли?
– Что же он еще такое сказал тебе?
– Понимаешь, – внимательно изучая ножку письменного стола, произнес отец. – На опорной станции в Джанабаде на днях намечена демонстрация работ лаборатории Боровика. Широкая демонстрация. С приглашением союзной и иностранной прессы. Вице-президент советовал слетать туда. Сказал, что мне это будет полезно.
Альбина захлопала в ладоши.
– Но это ж замечательно! Мы полетим вместе.
– Он так и сказал: «Вам это будет полезно», – повторил отец, все так же упорно глядя вниз. – Интересно все-таки, что он имел в виду?
