— Васька, ты что там застрял? — спросил Федор у Стрелкина, когда тот отозвался.
— Момент… — ответил Василий, пытаясь смотреть в камеру и что-то делать свободной рукой.
— Опаздываем.
— Крок, я воронку посеял, все мимо льется.
— Васька, давай, не время, — взмолился Федор. — Пешком пойдем.
— Отвянь! — бросил второй лейтенант.
— Стрельников, давай уже, — в сердцах крикнул Авраам. — Тяжело.
— Ну тормозни ты машиниста. Всему вас парни учить надо…
— Нас тут порвут, пока ты возишься, — в сердцах крикнул Кинг…
— Васька, сюда бегом, — приказал Конечников.
— Так точно! Есть, товарищ офигенный командир! — проорал Стрелкин.
Гул стал громче. В толпе образовалось движение. Желающие выкинуть Конечникова и Кинга двинулись к створу. Федор что-то орал и махал руками, умоляя подождать.
Через две минуты и сорок секунд, Стрельников пулей выскочил из шлюза.
Толпа разразилась воплями, топотом и свистом.
Второй лейтенант вихрем одолел отрезок гулкой, металлической лестницы и оказался на платформе.
От командира операторов-наводчиков остро тянуло пролитой им «оптической жидкостью». Василий быстро выдернул что-то из расстегнутого кителя и сунул Федору. Тот моментально спрятал это в карман. Все вокруг сделали вид, что ничего не заметили.
Машинист объявил, чтобы люди надели дыхательные маски, — в тоннеле можно было задохнуться. Механизм с гулом сорвался с места. Фонари вытянулись в длинные черточки. Платформа набрала максимальную скорость и помчалась, лязгая опорными катками о стыки.
Вдруг стало тихо. Вагон ненадолго вылетел из-под брони на поверхность орбитальной крепости.
Материал тоннеля был прозрачным. Прямо перед пассажирами, буквально на расстоянии вытянутой руки оказалась огромная, окутанная облаками планета. Через мгновение поезд опять рухнул в потьма стального ада, а перед глазами осталась постепенно меркнущее видение удивительной небесной красоты.
Короткое путешествие окончилось. Их встретил полковник Гагарин. Крича как резанный, он погнал народ по лестнице. Наверху нижние чины военной полиции встали живым коридором. Сзади напирал полковник, издавая рев раненного носорога.
Очень скоро все космолетчики были собраны. Послание князя-императора должно было быть зачитано ровно в 18 часов.
Оглашение совершалось в малом зале собраний. Его стены когда-то были украшены барельефами, вензелями, гербами. Теперь сумрак милосердно прятал все это былое великолепие, которое за многие столетия покрылось серым и зеленным налетом, растрескалось, облупилось и выцвело.
В колодцах потолка безысходно метались тени. Пыльные линзы бронеблистеров то наливались пламенем в свете звезды, то темнели, затененные конструкциями станции. Казалось, будто над орбитальной крепостью бегут низкие, тяжелые облака.
Генерал внезапно появился из темноты. Его шаги сотрясали пыльную пустоту зала. В руках командир эскадры нес пакет с красной сургучной печатью.
Он обязан был лично зачитать подчиненным адресованное им послание.
Генерал с хрустом сломал печать и извлек плотный бумажный лист. Он пробежал глазами по строчкам и его благообразное лицо помрачнело.
Торжественного, радостного тона у командира четвертой эскадры не получилось.
«Мои верные подданные, храбрые офицеры Дальней Разведки…» — прочел он.
Одно это звучало нестерпимо. Монарх не любил конвойную службу, называя трусами и неумехами. Личный состав старательно обходили в наградах и званиях. Вооруженные корабли, не нуждающиеся в стационарных телепортах, нарушали дух и букву Конвенции. Созданная, как подразделение сопровождения и охраны исследовательских звездолетов, группа продолжала числиться на бумаге за Дальней Разведкой.
Подразделение было предметом насмешек. Маленькие кораблики не выдерживали «благородного» боя и гибли в сражениях пачками. О том, что штурмовой «Тондро» десятикратно превосходит скаут по массе, вооружению и боезапасу старались не вспоминать.
«В этот тяжелый час, я обращаюсь к вам не как ваш государь. Я обращаюсь к вам, как ваш старший товарищ и друг. Наша Родина в смертельной опасности. Под угрозой ее территориальная целостность, жизни миллиардов соотечественников, наша вера и государственность.
Пользуясь численным превосходством, жестокий враг теснит нас на всех театрах боевых действий. Его не смущают потери, ведь проклятая банда эланских подонков каждый месяц получает новые корабли с верфей Гало.
Что мы можем противопоставить разнузданному, уверенному в своей безнаказанности противнику?
Только умелые, решительные, самоотверженные действия флота смогут исправить положение.
Сейчас единственным, по настоящему надежным способом добиться перелома в войне является уничтожение комплекса верфей в системе Альбено, единственном центре строительства и ремонта боевых кораблей эланского флота.
Как показало прошлогоднее нападение третьей эланской эскадры Бессмертных на наши верфи у Тэты Волка, атака тяжелыми кораблями является наименее эффективной и приводит к полному уничтожению нападающих. Пойти на потерю эскадры, в условиях, когда восполнение флота Нашего Величества, Божьей милостью князя-императора Деметрианского, связано с серьезными трудностями — преступное легкомыслие. Только малые гиперпространственные ракетоносцы смогут с честью выполнить поставленную задачу — войти в систему Альбено и разгромить центр воспроизводства…»
Слушатели окаменели. Многие надеялись, что ничего страшней Тэты не случится. Как оказалось — зря.
Командующий остановился, наблюдая за реакцией подчиненных.
Мысли бригадного генерала унеслись далеко вперед. Судьба тех, кто сидел перед ним, сомнений не вызывала. Он думал о том времени, когда эланцы придут к Солейне, чтобы скитаться за нападение. Даже целая эскадра не сможет одолеть орбитальную крепость. А, не подавив ее огневые форты, эланцы кольца телепорта не возьмут. У Тэты адмирал Скорпио сделал ставку на управляемые ракеты и проиграл. Скорей всего, эланцы до отказа нагрузят корабли полками десанта.
Теперь у крепости не будет маленьких, маневренных кораблей, которые разогнали бы злую мошкару десантных лодей. И обдолбанные гераклином эланские коммандо свалятся на броню орбитальной крепости, пробив заслон зениток. Десантники обильно зальют кровью палубы и казематы, повернув исход боя.
Бригадный генерал с тоской вспомнил былые дни, когда зал на таких мероприятиях был полон.
Лицо генерала приняло недовольно-скорбное выражение.
