Через два часа пятьдесят минут, потеряв надежду наладить контакт с реципиентом, «Витязь» вышел на траекторию спуска. Планета приближалась, заслоняя яркие искры звезд. Скоро за обшивкой зашуршали встречные потоки разряженной атмосферы. В иллюминаторы не было видно ничего кроме багровой мглы и тускловатых сполохов – тормозных импульсов космолета. Снова началась вибрация, не такая беспощадная, как прошлый раз, на полу позвякивали части приборов биоконтроля и осколки кварцевых пластин.
– Засек их, – сообщил Осипов, вслушивавшийся в эфир на аварийной частоте. – Да! Сигнал со спасательной капсулы «Геры». Вправо пятнадцать пятьдесят семь.
– Это где-то юго-западнее Урала, – прикинул Терехин, сверяясь с картой на мониторе, и тут же поправился: – Если здесь есть Урал. Если здесь вообще что-либо есть.
Я молчал, наблюдая за быстрыми, собранными движениями Бахрамова и его командира. Встречался взглядом с напуганной Шадриной и старался ободрить ее улыбкой. Мои «гóнцы» хмуро взирали на пейзаж внизу, открывавшийся зелено-коричневыми пятнами в разрывах облаков.
– Высота четырнадцать тысяч двести. Отклоняемся на шесть и три, – сообщил Руслан.
– Переложи на семь, – сказал Осипов. Вдруг он застыл на мгновенье, пальцы потянулись к сенсорам панели связи. – Сигнал пропал, – командир космолета повернулся ко мне. – Дрянь какая-то – их маяк в защищенной капсуле с автономным питанием.
– Держите прежнее направление, – попросил я.
– Мы не дотянем километров триста. Не могу рисковать. Топлива только на посадку, – поморщившись, ответил Осипов.
Внизу мелькнула серебристая лента реки. Появились холмы, зеленый ковер леса с длинными неровными проплешинами. На высоте в семьсот метров «Витязь» резко задрал нос. Заревели планетарные двигатели, корабль садился, опираясь на могучий поток плазмы. У самой земли нас тряхнуло. Еще раз и со всей силы. В следующую секунду титановое тело космолета замерло, покосившись на правый бок.
– Приехали, – рапортовал Бахрамов, обтирая рукавом пот с лица.
– Всем по полной выкладке, – бросил я своим, срывая защелки с крепежных ремней.
Меньше чем через пять минут мы стояли у открытого люка, оглядывая черную сожженную «Витязем» траву и начинавшийся рядом лес. Листва тихонько шелестела на ветру, откуда-то доносилось журчание воды – все было по настоящему, как только может быть на реальной, согретой летним солнцем земле. Не слышалось лишь щебета птиц, но оно и понятно: когда с неба с грохотом сходит гора металла, птахи молчат.
Я спрыгнул с последней ступеньки, ковырнул ногой обуглившийся куст – он рассыпался рыхлым пеплом.
Подул теплый ветер. К запаху гари примешивался аромат спелых трав.
– Терехин, Левицкий со мной, – скомандовал я и, повернувшись к командиру «Витязя», добавил. – Мы осмотримся. Вернемся через час-полтора. Вы пока в космолете. Люк задрайте.
По краю подлеска мы вышли к речушке и остановились на обрывистом берегу. Вверху за изгибом русла виднелся синевато-серый фронт тумана, обширные пятна которого мы наблюдали еще с орбиты. Этот необычный туман слишком плотный, начинавшийся как-то сразу и похожий на мех сказочного существа, был единственной странностью в открывшемся пейзаже. Разглядывая его, я не сразу заметил след проселочной дороги, начинавшейся за ивняком на противоположном берегу.
– Глеб, – Терехин тронул меня за руку и кивнул на перекат, поблескивавший на солнце. Там появились всадники. Около сорока или больше – заросли скрывали арьергард отряда. Похоже, что он вышел из полосы того мехового синевато-серого тумана, повисшего над излучиной и накрывшего северо-восточную часть леса.
– Хрень какая-то, – шепотом пробормотал Левицкий, оторвал бинокль от глаз и протянул мне. – Монголы или… А что «или»?! Я же говорил еще перед посадкой…
– Тихо! – я нажал кнопку фокусировки, разглядывая желтоватые раскосые лица, бритые головы в маленьких войлочных шапках.
С другой стороны реки послышался визгливый вскрик, и отряд направился через реку, поднимая фонтаны брызг. Скоро всадники с гиканьем удалились по дороге за холмы. Мы обследовали берег, подойдя метров на двести-триста к полосе тумана. Четко отпечатанные следы конских копыт на сыром грунте и надломленные ветки отбрасывали прочь версию Терехина, что мы столкнулись с порожденной ЭИС иллюзией. Вернее здесь все было плодом ЭИС, но только не иллюзией.
Мы возвращались к перекату, когда из-за холмов, за которыми скрылись всадники, послышались выстрелы. Сначала одиночные, потом прерывистая автоматная очередь. Связавшись с Осиповым, я принял решение выдвинуться в сторону завязавшейся перестрелки: мы должны были хоть немного представлять, что здесь происходит, и с чем нам предстоит иметь дело до прибытия спасательной экспедиции, если таковая будет.
Держа в поле зрения дорогу, мы шли быстро через подлесок – быстро насколько позволяли наши мышцы после двух месяцев тренировки в нагрузочных костюмах и стимулирующей инъекции. Где-то невдалеке слышалось ржание, удалявшийся стук конских копыт. Запахло дымом. Раз-другой ухнул выстрел. Обогнув подножье холма, мы вышли к небольшой дерене. Возле покосившегося фонарного столба стоял старый грузовик неведомой модели с разбитыми стеклами. У колодезного сруба валялось несколько убитых лошадей, видимо принадлежавших монгольской коннице. Одна из лошаденок еще силилась встать, опираясь на дрожащие ноги, ее всадник лежал в луже крови, выронив копье. Над дальними домами поднимались желто-сизые столбы дыма. Там слышались крики и остервенелый лай псов.
Перебежками мы подобрались к началу улицы и затаились за грузовиком. Рядом с нами у открытой калитки лежала мертвая девочка лет двенадцати. Из ее вытекшего глаза торчала стрела. В невысоких зарослях бузины шевелился кто-то, издавая хрипловатые стоны. Терехин дернул меня за рукав и качнул головой.
– Посмотри, – согласился я, приподняв ствол ПИР.[7] За годы службы в агентстве я видел много смертей, но то, что было передо мной сейчас: эта маленькая девочка, раскинувшая ручки, лежавшая навзничь с красной струйкой, стекавшей с губ, и обезглавленный труп старухи у крыльца, и мужчина перед срубом – все это отдалось пронзительной дрожью в спине. Я даже попытался убедить себя, что передо мной люди ненастоящие, что они, как и все вокруг – слепок ЭИС. Но разве может быть ненастоящей звериная жестокость, боль и смерть?
– Суки!!! – заорал кто-то у пролома в изгороди, и тут же стебли бузины упали под плотной автоматной очередью.
Левицкий метнулся к калитке. Выждав десять секунд, я бросился следом, не упуская из вида улицу и окна ближнего дома. Между фрагментами забора, щерившегося сломанными жердями, хрипел и тужился в объятиях Бориса какой-то человек. Рядом валялся «калаш» со сдвоенным магазином. В воздухе еще стоял едкий душок порохового дыма.
