Левицкий метнулся к калитке. Выждав десять секунд, я бросился следом, не упуская из вида улицу и окна ближнего дома. Между фрагментами забора, щерившегося сломанными жердями, хрипел и тужился в объятиях Бориса какой-то человек. Рядом валялся «калаш» со сдвоенным магазином. В воздухе еще стоял едкий душок порохового дыма.
– Суки!!! Я вас!.. – человек снова рванулся, вгрызаясь зубами в броню Левицкого.
– Эй, да свои мы! Свои! – повторил я, откинул щиток шлема.
Слово «свои», видимо произвело на автоматчика впечатление. Он притих, вглядываясь медно-блестящими глазами в мое лицо.
– Борис, пусти его, – приказал я.
Левицкий осторожно ослабил захват.
– Военные что ли? – незнакомец, то недоверчиво косясь на меня, то поглядывая на валявшийся в траве автомат, отряхнул синюю милицейскую рубашку со смятыми майорскими погонами.
– Вроде спецназ, – низким голосом отозвался Левицкий.
– Разоделись, как папуасы. Мать вашу! Мать вашу! – милиционер от чего-то затрясся и, встав на четвереньки, повернулся к усеянному трупами переулку. – Где же вы раньше были, мудаки хреновы?! У нас здесь такое с утра твориться! Ведь звонили же в район! Сто раз звонили! Трубку даже никто не взял!
– Тот мертв, – сказал Терехин, бесшумно появившись из-за кустов. – Кишки наружу. Я инъекцию не успел ширнуть.
– Ладно, Игорь, – я кивнул и повернулся к майору милиции. – Так что у вас здесь с утра?
– Вот что! – он вытянул руку в строну проулка. – И вон что! – незнакомец шагнул в пролом забора и раздвинул кусты. – Вы посмотрите, посмотрите!
Я посмотрел: скорчившись, там лежало мертвое существо крупнее рослого человека. Оно было похоже на тролля из сказочного фильма. Возможно, это и был тролль, кожа его казалась бородавчатой, синей с зеленоватым отливом, широкую рыбью пасть наполняли изогнутые зубы.
– Вот! – хрипло и горько повторил майор. – Час назад дикари какие-то налетели. Всех порезали. Отстреливались мы, у кого было оружие. Что происходит?! Что завтра будет?! – он шагнул ко мне с вызовом, будто я был в чем-то повинен.
– А вчера, что было? – спросил Левицкий, подразумевая, что трансформация ИЭС произошла только сегодня. – Ну-ка вспомните.
– Вчера была суббота. И день рождение моей жены. Теперь ее нет в живых… – милиционер побледнел. Красные слезящиеся глаза, словно раны выделялись на его лице. – Вот! – он вскинул руку к небу. – Вот что происходит! Это обычный конец света. Почему я не понял этого раньше?!
Все мы, задрав головы, смотрели на невероятное явление в небе. Облака пронзили лучи света, словно золотые спицы рыхлую шерсть. Там же обозначились ворота, огромные и сияющие. От них спускалась лестница с белыми арками, терявшаяся где-то у нижнего края облаков. Чудилось, что с неба доносится тихая торжественная музыка. С дальнего края деревни диссонансом слышались чьи-то крики и остервенелый лай псов.
– Добро пожаловать в Рай! Добро! Добро! Только не всем! – майор милиции торжественно вскинул руку, оскалился. В его глазах мелькнуло сумасшествие.
* * *
Те, кто обещал Рай на земле, не обманули – мы видели его много раз светящимися воротами с длинной извитой лестницей или зелеными кущами, плывущими высоко, высоко в розовом плене облаков. Видели даже ангелов: одного, кружившего над холмами, другого мертвым в лесу, обглоданного мелким зверьем. Но если есть Рай, то где-то должен быть Ад – таков Закон, принятый когда-то нами на веру. Ад должен быть. Вот уже двенадцатый день мы бродим по его краю, обходим стороной редкие поселки, потому что возле них стоит невыносимый трупный запах. Области синевато-серого тумана – аномалии, свойства которой Шадрина пытается изучить, становятся опаснее. Они порождают всякую чертовщину: то стаи гарпий, то полупрозрачных существ, вблизи которых сохнут, опадают листья с деревьев, то десятиметровых циклопов – от их тяжелых шагов дрожит земля. Видели мы летающую тарелку, появившуюся из волокон проклятого тумана, опустившуюся на поляне и оставившую там большие стеклянные цилиндры. Когда она исчезла, я и Терехин рискнули подойти, осмотреть оставленные цилиндры. В них оказались люди, плававшие в густой жидкости, похожей на глицерин. Мы продолжаем безуспешно искать капсулу с «Геры». Наверное, в наших поисках нет никакого смысла, но мы все равно идем, стараясь не приближаться к сгусткам синеватой мглы, которая теперь повсюду. Ольга думает, что если эфемерная Земля – искривленное отражение наших представлений о Земле настоящей, то аномальный туман – отражение нашего незнания, всех наших заблуждений, еще не нашедших формы. Я бы назвал его туманом невежества. Поверьте, невежество – это страшно. Особенно если оно становится воплощенным.
Вчера умер старший лейтенант Лакшин. Он подхватил непонятную болезнь возле болота, где напала на нас шипящая трехголовая гадина. Весь арсенал медикаментов с «Витязя» был бессилен вылечить его. Шадрина долго плакала над серым, сморщенным телом – телом человека, которого она успела полюбить. К счастью она сама, да и остальные, еще здоровы.
Не знаю, сколько мы протянем, здесь в этом сумасшедшем мире, сотканном из наших иллюзий, фантазий, великих и опасных идей, когда-то витавших в воздухе, бывших частью энергоинформационного поля планеты, а теперь воплотившихся в страшную реальность. Я не знаю, что происходит сейчас на Земле, той настоящей Земле, населенной настоящими людьми, которые выпустили чудовище планетарного сознания. И есть ли теперь та, настоящая Земля? Не знаю даже, с ними ли Бог, или он против нас. О чем я говорю?! Не Бог, а боги, множество богов или Бог с разными лицами. Я сам видел, как в одном почти обезлюдевшем городишке Иисус бродил по площади между рядов молящихся. Он раздавал по просьбе каждого: кому-то прощение, кому-то ворох мятых купюр, а кому-то оторвал голову по жалобной просьбе безумной старухи, и ступени перед церковью были в крови. Где-то по южным предгорьям Гималаев ходит Будда и проповедует Закон Просветления, указывает хитрый путь к Великой Пустоте. Возможно, улицы Нью-Йорка сотрясаются от поступи божественной Свободы, и лачуги несогласных с некоторыми немилосердными истинами пылают, подожженные огнем ее шального факела.
Наш эксперт сказала, с точки зрения теории ИЭС идеи, представления о мире и даже вымысел адекватны сущему; они зависят лишь от эмоциональной плотности наших мыслей. Похоже, она права… Права. Ведь все, что я вижу сейчас, есть подтверждение ее слов. Только получается тогда, что мы очень дурно думали о нашем мире. Мы сами – кто из шалости, кто по невежеству, – дали жизнь монстрам. Сами выдумали Добро лишь для того, чтобы было что ему противопоставить. Наделили человеческими качествами богов, причем не лучшими качествами. Мы определили понятия, назвали вещи, которых до нас просто не существовало. И теперь мы в их власти. Мы живем в мире, в котором сомневались, который боялись и страстно желали видеть.
