— Ну, хорошо, — сказала она. — Но если наша… особенность так важна, значит, что-то должно ее защищать. Ведь даже при переходе мы забываем все — но не себя, так?
— Так, — медленно ответил Альд.
— А когда нас выключат, мы ведь тоже ничего из себя не теряем?
— Но… — начал было он.
— Погоди, Альд! Ты сохранил память, а мы нет, но у нас есть… — она поглядела на Алека, и тот сначала кивнул, а потом развел руками, потому что где здесь найдешь слова? — Ну, неважно, как это назвать. И это мне говорит: не может быть, чтобы наша игра… чтобы это была единственная игра. Понимаешь, пока я верила в бой… ну, он мог быть единственным. Единственное существование, единственная смерть. А так…
— Что?
— Погоди, Альд, — снова сказала она. Было очень трудно находить слова, и все-таки они были, и она даже удивилась, что помнит так много слов, и что за этими словами есть смысл, и когда она говорит, он словно бы прорастает сам по себе. — Зачем нас отключают? Если Игра не прерывается, нас незачем отключать. Пусть мы будем думать, что спим. Или просто: лег — а потом утрой и бой. Так? А тут четко: отключают. И появляемся не у себя, а уже в степи. Зачем?
— Не знаю, — сказал Альд. — Не думал.
— А если в это время просто другая Игра? И мы в нее тоже играем — только по-другому.
— Ну и что?
— Просто я думаю: другая Игра. А если мы в нее перейдем — какие есть — ее правила… они будут для нас обязательны?
— Черт его знает, — сказал Алек.
— А если мы просто исчезнем — и тут и там?
— Я уже умер, — ответил Альд спокойно, — и радости в посмертном существовании не нахожу. А вы с Алеком?
Она улыбнулась. Очень спокойно улыбнулась, словно речь о пустяках.
— У нас нет выбора. Завтра или очень скоро нас опять загонят в первую цепь.
— К черту! — сказал Алек. — Я — за. Сдохнем — так сдохнем, оно честней.
Инта свернула в зияющий зев коридора, и они послушно свернули за ней.
Наш командир, подумал Альд. Мне по плечо, Алеку по грудь — а все равно командир.
Круглые входы чернели со всех сторон. Сектор был пуст, и норы пусты. Странно, подумал он, а где все те, что уже перешли? Завтра они будут в строю, но где же они теперь?
Инта остановилась. Ты гляди, беззлобно подумал он, а им и впрямь не нужны слова, взгляд — и Алек уже все знает…
Взгляд — и Алек шагнул в проем. Только метнулся, лишь заступил, а отверстие уже пошло зарастать; Алек уперся спиной в один край, руками и ногами — в другой; всей его силы хватило только на миг, но тот единственный, пока они с Интой шмыгнули вовнутрь и выдернули его уже из стены. А когда проход исчез без следа, можно было поглядеть, что тут есть.
Ничего там не было. Ни стен, ни пола, ни потолка — просто слабое мерцание, обозначившее объем. Ни лежанки, ни постели, ни стола — просто серенький свет, вялым комом висящий внутри.
— У него не было имени, — бросила Инта, и Алек спокойно кивнул. Все равно не спрошу, подумал Альд, не хочу я этого знать, наверняка какая-то мерзость…
— А здесь что, не отключат? — он спросил у Инты, а ответил Алек:
— Ни черта. Продержусь.
Он взъерошенный, как в бою, как в те последние минуты, когда Сигнал уже гонит вперед, но ты еще человек, еще можешь думать.
А это уже началось. Покуда лишь духота, словно заживо закопали, подумал Альд, и это было уже удушье, он рвал на груди мундир, не могу, подумал он, сейчас…
Алек застонал. Он стоял, наклонившись, расставив ноги, словно на нем лежал неподъемный груз, и этот груз пригибал его к земле, а он все старался распрямиться, и серенький свет уже покраснел, а Инта глядела на Алека, подпирала его взглядом, они словно бы вместе поднимали проклятый груз, и Алек вдруг захрипел и сбросил его со спины.
И появился воздух.
Он просто дышал: взахлеб, в запас, на всякий случай. Он просто был жив. Сейчас, сию минуту, на этот вот миг.
— Проскочили, — сказал Алек. Нехороший был у него голос, словно он только-только восстал из пепла.
— А дальше? — спросил Альд.
— Увидим, — ответила Инта.
И они увидели.
Сначала погасли стены. Ничто не обозначало объем, но они пока были здесь, в норе. Только серенький свет еще напоминал их мир, но он уже угасал, рассеивался ни в чем, но это не было темнотой, это было каким-то смутным движеньем, шевеленьем, существованием.
— Надо идти, — сказала Инта.
— Куда?
Она не ответила. Она просто пошла вперед, и движение впитало ее.
Они шли. То, что было, дышало, шевелилось вокруг, понемногу густело. Как туман, как вода, как кисель. Они шли, раздвигая это перед лицом, и оно обретало цвет, отзывалось вспышками голубого огня, крохотные радуги трепетали на кончиках пальцев, и уже красные вспышки отмечали каждый их шаг, и теперь они сами были черными тенями среди огня, но это был уже не огонь, многоцветный и вязкий туман, и опять стало трудно дышать, но это был уже не туман, а багровая взвесь, липкой дрянью она оседала на лицах, и в этом уже были какие-то сгустки — то ли предметы, то ли тени, и они двигались мимо них.
Они шли как тени среди теней, и это было похоже на цепь, но багровое уже выдавалось наверх, собралось над головой в тяжелую тучу, и в этой туче шли перевернутые фигурки солдат, дробились, корчились, меняли очертанья, и фигуры, которые двигались мимо них, тоже меняли свои очертания; тонкие фигуры людей превращались в кусты разрывов, огненные столбы вырывали конечности из земли и, раскинув щупальца, бежали вперед; откуда-то появился танк, он мчался прямо на них, но это был уже не танк, а боевая машина с побережья; башенка излучателя вылезла из-под брони, черное жерло уставилось прямо на них, Алек прыгнул вперед, заслонил Инту, но жерло перекосилось, превратилось в зубастую пасть, плюнуло тонкою струйкой вонючего дыма, и они прошагали сквозь танк, словно это был туман; сон, подумал Альд, Казарме снится, но тени уже ушли, перед ними была стена, и они прошагали сквозь стену; просто вошли в нее, как в черный туман, а потом туман разомкнулся, и не было никаких стен — только лазурная степь во все концы и белесое небо над головой.
— Прорвались? — с сомнением спросил Альд, и Инта глянула на него. На него. На Алека. Опять на него. И принялась хохотать.
Они хохотали как дураки — до слез, до икоты, до боли в боку. Потому что они прошли. Потому, что серебряная чешуя Легиона растаяла без следа, и каждый из них был такой, каким он покинул свой мир.
Алек — весь пыльный и небритый, в форме, выгоревшей добела.
Инта — статуя из черного камня, затянутая в блестящий мундир.
