— При чём тут Бурцен?
— Вы не очень догадливы.
— Неужели…
— Да.
— Вам известно, что Тоцци погиб?
— Знаю. Но что вас интересует, каким Альберто был тогда, во время экспедиции, или каким стал после?
— То есть вы считаете, что Тоцци причастен к гибели Бурцена и Декамповерде?
— Он внёс свою лепту в разлад, хотел он этого или нет.
— И только?.. Вы хотите сказать, что в смерти Феликса и Аниты косвенно повинны остальные члены экипажа?
— Ничего я не хочу сказать, молодой человек, — взорвался Масграйв. — Но будь люди настроены чуть по-другому, не было бы той нервозности, может, они бы и уцелели, нашли правильный ход…
— Вот как. Надо думать, Анита тоже способствовала разладу коллектива?
— В весьма значительной мере.
— Потому что позволила Альберто в себя влюбиться? — осмелился уточнить я.
— Не только. При каждом удобном случае Анита подшучивала над Тоцци.
— Бурцен знал об этом?
— Об этом знали все.
— О том, что Анита влюблена в Бурцена?
— А и о том, что они… влюблены друг в друга.
— Так… Многое становится понятней. Значит, его жена ревновала?
— Что вы хотите? Роман развивался у неё на глазах.
— И вы лично осуждаете Бурцена за это?
— Это привело экспедицию к провалу, а двух человек — к гибели.
— Подведём итог, — сказал я, вставая. — Бурцен — циник. Тоцци — эгоист. Саади — себе на уме. Анита — искательница приключений. А кто же, по-вашему, Елена Бурцен? Ведь и её, несомненно, вы считаете «косвенно причастной» к происшествию?
— Вы нарушаете все приличия. Отправляйтесь в модуль. Желаю вам не разделить участи Бурцена и Декамповерде. Прощайте.
Конусные броненосцы застывали остроконечными каменными бугорками, но ещё жили: им предстояло теперь выполнить последний приказ, записанный в их генах самой природой — открыть на Мегере новый сезон. Энергии, накопленной каждым конусом, как раз хватило, чтобы отрастить несколько полых корней, пробить ими омертвевший слой почвы. Прошло ещё немного времени, и по этим корневым тоннелям хлынули на поверхность зародыши и гусеницы, личинки и бактерии. Они несли с собой семена, пыльцу, споры, которые попадали уже отнюдь не в стерильный грунт. К этому времени конусы рассыпались и удобрили землю. Всё необходимое для нового витка эволюции было подготовлено.
Красное и Жёлтое солнца поменялись местами. Уровень жёлтой радиации был ещё достаточно высок. И солнца двинулись навстречу друг другу. Красное выходило в зенит. Жёлтое ползло по линии горизонта. Когда они поравнялись, радиация опустилась почти до приемлемого уровня. Из земли, словно распрямляющиеся пружины, выбросили шипастые побеги кусты, проклюнулась жёсткая трава. Затем бурые колючие поросли начали заселять первые после вымерших броненосцев животные. Тощая птица, явно поторопившаяся с появлением на этот ещё полумёртвый свет, с беспокойством поглядела в небо: там, где едва розовела луна, зажглась и всё сильнее разгоралась странная звёздочка.
Багаж мы затащили в модуль ещё накануне. Кроме того, я захватил с корабля ещё несколько коробок с продуктами, но аккуратно расставлять их поленился — всё равно через несколько часов выгружать. От этого беспорядка и в без того не слишком просторном модуле стало ещё тесней.
Скрипучим стариковским голосом капитан дал отсчёт, забыв попрощаться хотя бы с профессором. Как горькое семечко гиперлёт выплюнул модуль в космос.
Ничего не было. Ни гула, ни перегрузки, ни вибрации. Иллюминаторы залепил знакомый помидорный туман, поплескался и исчез. Открылось небо — тёмное, в сахарной пудре незнакомых созвездий. Модуль вышел на околопланетную орбиту: то в одном, то в другом окне мы видели бледно-розовый ноздреватый блин Мегеры. Ещё три-четыре витка, мы возьмём пеленг на радиомаяк, оставленный ещё Бурценом, и пойдём на посадку. Делать мне было нечего: автопилот уверенно прокручивал простенькую программу, но я держал руки на пульте. Иллюзия того, что ты контролируешь полет, придаёт немало уверенности.
Пока мы кружились вокруг Мегеры, я с любопытством поглядывал по сторонам — в окружении из четырёх лун и двух солнц планета не была похожа на те, что я видел раньше. Прочитай в тот миг мои мысли Масграйв, он не преминул бы заметить, что называть солнце «окружением» планеты могут лишь невежды, не удосужившиеся в начальной школе выучить, что вокруг чего вращается. Несмотря ни на что, центром мира мне видится именно планета, на которой или рядом с которой я нахожусь.
— Что там сейчас внизу, профессор?
— Заканчивается 25-й сезон. Фаза Красного солнца и двух спутников. Жарко, сухо, светло. Не исключены пыльные бури, но это зависит от растительности.
— Вы побывали на Мегере и не знаете, какая там растительность?
— Откуда? Люди на Мегере были четырежды: причём дважды — в один и тот же сезон. Три сезона мы более или менее себе представляем. Флору, фауну. А что делается на планете в остальные времена года, видел лишь тот верблюд, которого никто не видел.
— Фольклор?
— Древняя бедуинская поговорка. Мудрость предков-кочевников.
— Каким же образом вы предсказываете пыльную бурю? Насколько я помню, при данном положении небесных светил на Мегеру никто не садился.
— Нет, всё куда проще, — засмеялся Саади. — В моём институте на Земле создана модель Мегеры со всеми её солнцами и лунами, температурой и влажностью, давлением и освещённостью. Мы можем довольно точно предсказывать физико-метеорологическую характеристику каждого сезона. А вот как на все перепады реагирует живая природа, смоделировать пока не удалось.
— Жаль.
— Чего жаль? Что не в тот сезон летим? Не жалейте, Алёша. Для нас форма одежды там всегда одинакова: костюм, шлем. Необходимо защитное поле. Или вы рассчитывали позагорать?
Как же, подумал я, загоришь там. Так загоришь, что потом искать нечего будет. Двое уже попробовали… Мысли невольно вернулись к экспедиции Бурцена.
— Набиль, — спросил я, — вы осуждаете Бурцена с Анитой? Профессор вздохнул, помолчал.
— Так вы всё-таки дознались…
— А вы что думали? — возмутился я. Слово «дознались» резануло слух. — И этот факт, сыгравший роковую роль в той экспедиции, вы думали от меня утаить? Простите, дорогой профессор, но это смахивает на неискренность.
— Ну что вы, Алексей! Очень вас прошу: не расценивайте мою уклончивость таким образом. Вот вы спрашиваете, осуждаю ли я Аниту и Феликса. А кто я, чтобы их осуждать? Или хотя бы обсуждать? Я стараюсь не касаться ничьей личной жизни. Куда больше меня интересует наука. И Мегера, к которой мы, между прочим, подлетаем.
