Да, у разрушителей была возможность разделаться с галактами их же собственными руками. Такая простая возможность — но почему они не воспользовались ею? Эллон прав — когда-то я слишком легко согласился с доводами галактов. Впрочем, неудивительно — образы уничтоженной разрушителями планеты Плеяд стояли у меня перед глазами, не поверить в злую природу тех, кто это совершил, казалось немыслимо.
— Эллон, ты ещё больше запутал меня. Скажи, почему вы и галакты враждовали?
Огромный демиург, казалось, уменьшился в росте — так он поник. Все его торчащие по сторонам члены словно бы втянулись внутрь — а голова почти целиком ушла в грудную клетку. Потухший, увядший демиург несколько секунд вяло раскачивался из стороны в сторону. Мой друг Орлан тоже угас, но хотя бы не стал сьёживаться, подобно Эллону, который, как я сейчас отчётливо видел, был чрезмерно импульсивен. Наконец, Эллон пробурчал: — Эли, мне очень трудно рассказывать о том, что случилось. Нам всем трудно говорить о этом — поэтому ты и слышал только слова Создателей.
Эллон ещё немного помолчал, видимо, собираясь с духом, затем приподнял голову и взглянул на меня глазами, вновь засветившимися, хотя и намного слабее, чем раньше: — Эли, тебе будет очень трудно понять нас. Нам до сих пор стыдно, что наши Создатели нас предали.
Я смотрел на потемневшего Орлана, на мучительно корчащегося Эллона и отчаянно пытался уложить в голове всё, что я знаю о древнем расколе между галактами и их созданиями. Что же демиурги — теперь я понимаю, как подходит этим существам их имя, они и впрямь превыше всего ценят созидание — что же они могли воспринять в действиях галактов как предательство?
— Но галакты желали вам только добра! — вскричал я. — Они до сих пор сожалеют, что не смогли вовремя помочь вам… остановить вас…
Оба демиурга от моих слов вскинулись, словно я их ударил. Я договаривал последние слова, глядя в пылающие от ярости, выкатившиеся глаза Эллона.
— Помочь нам? — протрубил Эллон и с грохотом опустил вознёсшуюся голову на плечи. — Эти… Эти…
— Эллон, постарайся успокоиться. — холодно и бесстрастно произнёс Орлан. — Эли, извини Эллона, он слишком молод и не умеет сдерживать свои чувства. Пока он не может мыслить рационально, я продолжу обьяснение. Если ты, Эли, не всё поймёшь, Эллон потом сможет поправить меня.
— Друг Орлан, я слушаю тебя очень внимательно.
— Эли, ты ведь знаешь, что Соз… галакты считают, что разумом могут обладать только живые существа?
— Я давно догадался о этом, друг Орлан.
— Создавая нас, галакты не могли следовать типичным биологическим схемам. Гравитационная форма жизни неизбежно иная, её не удавалось подчинить закономерностям белковой жизни. В нас… очень много такого, что невозможно с точки зрения обычной жизни.
— Я понимаю это, друг Орлан.
— Биологическое существо, живое создание отличается от неживого тем, что обладает внутренними стремлениями… неугасимыми чувствами, мотивами. Вы неверно называете их базовыми инстинктами — но в целом у людей есть представление о них.
— Ты хочешь сказать, друг Орлан, что галакты не вложили в вас этих чувств?
— Эли, друг мой. Ты ведь видишь, ты признаёшь — мы не бесчувственные железяки. Ведь так?
Я молча кивнул, забыв, что говорю не с людьми. Но наверно, Орлан понял меня, потому что продолжал говорить, спокойно, размеренно, словно бы ничуть не страдая от своих слов.
— Эли, именно базовые жизненные потребности образуют костяк, на котором разум создаёт все остальные чувства, все эмоции. Мы обладаем чувствами — а значит, у нас есть подобные… инстинкты. Но дело в том…
— Я понял, Орлан. Ваши чувства — слишком отличаются от тех, что испытывает обычное существо?
— Почти так, друг Эли. — Эллон заговорил, тоже отстранённо и холодно, как и Орлан, лишь слегка вибрирующие кости выдавали, как нелегко даётся демиургу спокойствие.
— Создатели не поскупились, наделяя нас силой жизни. Они вложили в нас, кроме самого желания жить, что вы, люди, зачем-то делите на любовь и страх смерти, ещё одно неистребимое желание. Они дали нам огромную страсть к совершенствованию, к росту, к развитию. Наши Создатели… Создатели… наши…. — Эллона затрясло с такой силой, все его члены застучали.
— Подожди, Эллон. Успокойся. — Орлан, плавно выпрыгнув со своего места, положил руку на плечо высокого демиурга. Эллон сплёлся в немыслимую позу, словно закуклившись внутри себя. Орлан немного помолчал и продолжил, обращаясь ко мне. — Эли, Эллон хотел сказать, что галакты относились к нам, как к своему лучшему творению. Они… — тут и Орлан замер, и молчал несколько звенящих мгновений. — …они любили нас, Эли. Всегда.
Во мне волной стала подниматься слепящая ярость. Ярость за тех, кого многие сотни тысяч лет назад любящие родители — во имя их же собственного блага — попробовали осчастливить. Не посчитавшись с тем, что тем самым лишают их самого драгоценного, самого истинного достояния любого разумного существа — быть самими собой.
Галакты в своём самоуспокоении бессмертной жизни не могли даже согласиться с мыслью, что их создания — пусть даже самые совершенные, самые любимые — способны обрести нечто, что будет непостижимо для их разума. И когда они перестали понимать своих любимых созданий, они просто решили, что они лишь испортились. И в своём бескрайнем самомнении взялись исправлять "ошибку". Мне легко было представить, как лучшие, самые мудрейшие из сервов пытались предотвратить страшную ошибку, умоляли своих создателей о пощаде — и первыми попадали на принудительную переделку.
Сколько времени понадобилось предкам разрушителей, чтобы убедиться, что решимость их обожаемых Создателей непоколебима? Сколько они потеряли в бесплодных уговорах? Я знаю, что галакты осторожны. Но я знаю и их готовность идти до конца, когда решение принято. Потому что это две стороны их способа мыслить — не полагаться на чувства, а основываться лишь на рациональных доводах. В этом, в своём пристрастии к холодной логике враги автоматов — галакты гораздо более "автоматичны", нежели самые "заавтоматизированные" из демиургов. Как я хорошо помню, насколько трудно подбирать такие неотразимые разумные основания, чтобы поколебать уверенность галактов в себе! Наверно, приняв решение переконструировать всех сервов, галакты действовали с обычной для них решимостью, аккуратизмом и настойчивостью. О том, насколько глубоко они ошибались, они стали, может быть, догадываться лишь многие столетия спустя после, когда бежавшие на дальние планеты скопления бывшие служители встретили их корабли гравитационными залпами.
