Проходя мимо Фрейднура, Лис чуть заметно кивнул и пошел дальше, активизируя связь.
– Валет, доложи об исполнении.
– Все в порядке, господин инструктор. Мы на месте.
– Отлично. Пока не тронулись, организуй себе обзор. Сейчас Женя присоединится к вам. Я на всякий случай выдал ей кинжал. Если придется, шугани возницу. Но лучше без эксцессов. Исчезните по-тихому. Фрейднур загодя накачал возчика пивом, так что скоро у него возникнет острая необходимость остановиться и полюбоваться окрестными пейзажами. Все понял?
– Понял, господин инструктор.
– Тогда не подведи. Сам понимаешь, планы «Бэ» и «Цэ» у нас пока не заготовлены.
Если кто из стражников на стенах и глядел сейчас во двор, вряд ли что-то показалось ему необычным. Воз как воз, и возница тот же, что всегда. Опять же, Фрейднур рядом с ним – не последняя фигура среди комисов господина. Девушка с охранником прошли через двор – что такого? Они здесь уже не раз ходили. Конечно, опытного наблюдателя могло встревожить исчезновение юной особы после того, как воз покинул двор замка, но для этого стражник должен был, не отрывая глаз, следить за каждым движением на довольно обширном пространстве. А кому оно надо? Главное, чтоб враг не появился вне стен. А так – вон, Фрейднур стоит, и еще один солдат рядом с ним. Если тревогу не поднимают, значит, все тихо.
– Тебе нужно уходить с нами, – внушал комису ряженный в трофейные доспехи Сергей.
– Не могу я, – печально вздохнул могучий воин. – Мне ж Пипин заместо отца родного, я за него жизнь в бою отдать должен.
– Если он узнает, что ты помог нам, – продолжал Лис, – жизнь ты отдашь прямо здесь. Он у тебя ее просто заберет.
– Ну, так это, на то его воля. Я ж только шоб как лучше ему было. Шоб грех с его души снять.
– Послушай, Фрейднур, – не унимался мастер Рейнар. – Грех твоего господина – грех невольный. Сам знаешь, сестра его в дугу гнет, на злое дело подбивает.
Фрейднур перекрестился при упоминании грозной родственницы своего господина.
– А беда в том, что Брунгильда-то на самом деле не Брунгильда.
– А кто ж она тогда есть? – ужаснулся такому открытию комис.
– Гарпия она, Фрейднур, чудище древнее, неведомо кем и с какой целью оживленное. Это ее следы ты видел на песке во дворе лесной крепости. И она же в ту самую ночь всю стражу усыпила. Сам, поди, заметил, когда Пипин вернулся, на стенах все спали. Оно, конечно, бывает, что кто-то да уснет, но чтоб сразу все… Так что давай, кумекай!
Твой дядька о Брунгильде поболе твоего знал. Верно тебе говорю, – подменыш она, как есть подменыш. И никто кроме тебя и нас Пипина от этакой напасти не спасет. Более того, сам понимаешь, раз мессир майордом колдовской воле подчинен, то небось и не знает, в чем его беда. И ты, как верный комис, зная всю правду, не то что должен, а перед Богом обязан его из этой жуткой беды выручить и, не жалея собственной жизни, спасти.
– Пожалуй, что так, – нехотя согласился ошарашенный Фрейднур.
– Тогда просьба у меня к тебе, не в службу, а в дружбу: найди, куда там наши вещи задевали, неуютно в чужих обносках ходить. А дальше, как говорится: Господь откроет путь!
Люди поступают хорошо лишь по необходимости.
Николо Макиавелли
Лицо Пипина Геристальского приобрело цвет императорского пурпура, и даже ветер, хлеставший его всю обратную дорогу к замку, не смог охладить жара. Он влетел в ворота Форантайна, спрыгнул наземь, бросил поводья на руки подбежавшему конюху и стремительным шагом двинулся к башне. Два комиса-телохранителя следовали за ним.
– Где?! – взревел майордом, и сидевшие на крыше вороны ответили ему громким карканьем, решив, должно быть, что вопрос обращен к ним. Конюх согнул спину в глубоком поклоне, должно быть, надеясь, что так он менее заметен. Слуги, выбежавшие в замковый двор, узнав о приближении господина, попятились к дверям. Им вдруг показалось, что не Пипин, а самолично его грозная сестрица вдруг очутилась перед ними.
– Черти бы вас разодрали в мелкие клочья! – продолжал бушевать владелец замка, скрежеща зубами и сжимая тяжелые кулаки. – Я спрашиваю вас, мрази, куда, дьявольские рога, подевались Гизелла и ее ублюдок?!
– Не видал никто, – отважился произнести один из стражников и тут же получил такую зуботычину, что с размаху осел наземь.
– А Фрейднур? Где Фрейднур?!
– Он в башне, – не вставая с земли, начал отползать стражник. – Там, эта, ну, того, сбежала.
– Что?!
– Не извольте гневаться, мой господин! Меня ж там не было! Фрейднур посты обходил, глядь – у дверей, что в комнату Благородной Дамы Ойген, охраны нет. Он туда-сюда посмотрел – нет, и все! Заглянул внутрь – а стражник там лежит, связанный накрепко. Без одежды, без доспеха, во рту кляп.
– Ты что ж, хочешь сказать, что Благородная Дама Ойген скрутила моего воина и сбежала, переодевшись в его платье?
Майордом поглядел на стражников в воротах, и те прикинули, не утопиться ли им загодя во рву.
– Мне о том не известно! – лепетал без вины пострадавший. – Фрейднур с ним толкует. Он меня за водой посылал. Охранника отливать.
– Проклятье! – сквозь зубы процедил Пипин. – Как они могли сбежать?! Проваливайте все с глаз моих! – В груди вельможи клокотал безудержный гнев. Как?! Как такое могло случиться?! Он же сам видел, как Гизелла с принцем Дагобертом садились в возок, до самого отъезда возле него стояла охрана, а уж после отъезда – и подавно.
Пипин вспомнил тот недобрый миг, когда ему взбрело в голову скоротать время в дороге, поболтать со своей будущей «невестой», объяснить ей суть их безнадежного положения, втолковать, что лишь смирение и покорность позволят сохранить жизнь ей и, главное, ее никчемному отпрыску.
Ах, какие слова он заготовил, какую блестящую речь! Даже наставник по латинской риторике был бы им доволен. Он начал издалека, говорил о беспощадном колесе судьбы и божественном правосудии, карающем тех, кто неугоден Господу, руками верующих, услышавших зов Провидения. Он говорил, а возок ехал. Кортеж двигался в сторону Реймса.
Сначала Пипина даже радовала безответность Гизеллы. Он полагал, что слова его попадают в цель, пока не задал совершенно будничный вопрос, не желает ли властительница франков спелых груш или, может быть, воды. Ответом ему были все тот же однообразный скрип колес и цоканье копыт. Тогда он заглянул внутрь экипажа. Ни вдовы Дагоберта, ни ее сына там не было. Только на полу валялась стертая подкова.
Почему-то эта находка ранила майордома в самое сердце. Такого издевательского оскорбления ему сносить не приходилось. Он в ярости скрипнул зубами и собрался было повернуть кортеж, но вдруг его сознание опалила ужасная мысль: «Если сейчас бароны узнают, что ни Гизеллы, ни юного Дагоберта здесь нет, что они пропали из охраняемого возка, – куклу дурня в бродячих театрах марионеток еще сотни лет будут величать Пипином».
