Отступив от окна, выпустил легчайший полупрозрачный шелк портьер из руки, прошел по комнате, словно пытаясь найти то, чего не терял — то ли знак, то ли предмет. Хотелось хоть по каплям собирать нектар, который мог бы успокоить ту неясную тревогу, ту почти неощутимую, в замерзшем теле боль. Тот страх, который перестал ощущаться страхом.
Хотелось вновь стать живым, словно вернувшись на Эрмэ, не умирая, он вычеркнул себя из списка живущих.
«Дали небесные, — прошептали беззвучно губы, — да что это со мной? Почему? Зачем? За что мне это наказание? За что мучаешь, Судьба? Сам потерялся среди дней. Мысли, слова, шаги, одеяния из шелка — вот она видимость жизни. Но жив ли я? Или весь этот мир — он снится мне? Грезится в предсмертном кошмаре? Или я сам — приведение и греза? Что за странное состояние… словно барахтаюсь в пустоте. Удержаться в падении — не за что».
Прислонившись спиной к стене, Да-Деган обвел комнату взглядом. Здесь все было знакомо. Ковры, драпировки, хрусталь и золото светильников. Роскошь и респектабельность, умноженные на хороший вкус, порождали иллюзию полноты жизни того, кому принадлежали эти покои. Весь этот дом….
Как когда-то казалось, что он готов воспарить, оторвавшись от земли. Эти легкие стены, широкие окна, открытость небу и морским далям. Но и это было иллюзией.
И все сильнее, с каждой минутой, с каждым мгновением казалось — ни в чем он не властен. Ни в своей жизни, ни в своих решениях и поступках, ни в намерениях. Тем более в планах и мечтах.
Боль…. Нет, не царапала, душу, не рвала, не проявлялась физически! Но разве оттого было легче? Легче улыбаться Хозяину, играя с ним? Легче ступать по земле? Легче дышать воздухом, любоваться миром, который сам же осквернял?
Легче держать лицо?
Да-Деган усмехнулся, вспомнив, как выглядело лицо в зазеркалье — эти локоны, словно кружение нежной метели, обрамлявшее правильное, и чего уж там скрывать, на редкость красивое и привлекательное юное лицо. Точеные черты, внимательные серые глаза — как предрассветное небо, как острая сталь, как загадочный сумеречный лед, и четко очерченные, но не сухие, чуть полноватые, губы. А помимо того, словно аура, словно сияние, словно тонкий аромат окутывали его высокую фигуру. Казалось, подобный его зеркальному клону человек не может быть подонком и подлецом!! Не может творить того, что каждодневно творил он. Что его удел — жить, дыша полной грудью, любить и быть любимым, растворяясь в полете, песне и мечте!
И хоть бейся головой об стены, в этом ничего изменить он был не властен. Знал, и сейчас, как в тот миг, когда начинал свою Игру, что не пропустит Император этого сочетания, задержит взгляд. Слишком хорошо довелось изучить когда-то Властелина Эрмэ.
И только терзаться тем, что сделано и тем, что еще предстоит.
Решился внезапно, покинув тихие покои, спустился в сад, нашел Шеби сидящей на низкой скамье в любимой беседке, у полного цветущими лилиями пруда. Шел, стараясь не спугнуть, словно не человеком была, а лесной пугливой ланью, готовой унестись от одного приближения человека.
— День добрый, — произнес осевшим, словно охрипшим голосом, заглянув в бесконечную синь ее глаз. Улыбнулся. На этот раз искренне. Не мог не улыбаться, глядя в ее глаза.
— Господин Да-Деган….
— Дагги, — прошептал он, присаживаясь рядом на низкую скамью и переводя взгляд на спокойную гладь пруда.
Женщина едва заметно покачала головой. Разумеется, отрицательно. Разумеется, он не удивился. Только улыбка стала грустной, словно надеялся на то, что будет все иначе.
— Красиво здесь сейчас, — прошептал он, так что б могла слышать она и только она. — Несколько лет назад все было иначе.
— Я слышала, что во время бунта этот дом… сгорел?
— Да. Его сжег человек Локиты. Убивал три цели разом. Пытался замести следы своих злодеяний, выслуживался перед Локитой и пытался избыть память о Певце.
— А вы, стало быть…., - не договорила, замолчав, заставив его снова улыбнуться.
— Я не смог забыть этот дом, — произнес Да-Деган, продолжая улыбаться. — И не хотел натыкаться на руины.
— Вы знали Ареттара?
Он кивнул головой, не в силах оторвать взгляда от созерцания черт ее лица. От нежности, от красоты, от тихого очарования гармонии. Не мог не смотреть на нее. Она словно магнитом поворачивала его взгляд, приковывая внимание к себе. К чуть полным губам, к бездонным очам, в которых он тонул, не в силах выплыть.
— Знал, — повторил эхом.
Знал…. И словно что-то перевернулось в душе. Словно из верхней колбы песочных часов все песчинки упали на дно. И длился миг — вечность. И билось сердце, почти остановившись в этом беге. Дрогнули губы, словно пытаясь что-то сказать. Но так и не сказал.
Смотрел, глядя в колдовские ее глаза, на хрупкие плечи, укрытые черными локонами густых волос. На чуть заметное подрагивание губ, на соленую влагу у самых ресниц, сделавшую взгляд еще более беспомощным и нежным.
Вздохнув, словно не осознавая, что делает, подвинулся к ней, но так неловко, нестерпимо было смотреть на нее сверху вниз, что как-то само собой произошло, что он стоял перед ней на коленях, обнимая ее хрупкие нежные плечи, словно самую большую драгоценность этого мира.
Неистово колотилось сердце об ребра. Кровь отбойным молотком стучала в венах, грозным набатом взрывая виски. И тянулись губы к губам. К ее губам его губы…
И плевать было на все, что случалось когда-то, и могло случиться. Неважным было — боль, смерть, возможность разоблачения. А важным только одно — то, что вопреки всем запретам, паутине кода, горящим нервам толкало его к ней.
И эта восхитительная сладкая мягкость губ, и это невероятно распахнутые глаза, смотревшие на него удивленно, были бальзамом его душе, несмотря на резкую дурноту, словно кулак Императора обрушившийся на голову и ребра, на эту невероятнейшую боль, от которой темнело в глазах.
Как хотелось скрыть, это беспомощное свое состояние скрыть, и дурноту и боль. Но не удалось. Заметила. Все заметила. Все поняла. Отодвинулась в сторону, но смотрела так, как до этого на него, Да-Дегана, не смотрела. Так смотрела только на Ареттара. Когда-то. В былом. Касался взгляд кожи, словно кончики пальцев, опалял. Падала маска.
Легко прикоснулась к прядям молочно — белых волос и внезапно отдернула руку, заметив напряженный, уставший его взгляд, и больной и счастливый одновременно.
— Ты с ума сошел, — прошептали ее губы. — Ты… Ты!
— Я, — усмехнулся Да-Деган одними губами. — А то, что я — сумасшедший известно всей Рэне.
Соприкоснулись взгляды, растворяясь друг в друге, тянулись словно карамель, обычно стремительной капелью звенящие искорки вечности, тот золотой песок времен. Мгновенье прошло или вечность минула — было все равно. Если б можно было быть вместе, не расставаясь века, так бы и провел их — подле нее не вставая с колен.
