На условленное место он пробирался огородами.
Вот и озеро цвета вечернего неба — синее-синее. И гладкое. Ануш ещё нет. Бульк — от брошенного камня побежали круги. Дальше, дальше, вот они уже на середине озера. Дед-рыбак кивнул, здороваясь; проверил наживку и закинул удочку. Снова побежали круги.
И вдруг кто-то налетел сзади:
— Ага!
Алекс прыжком развернулся: Ануш смеялась.
— Напугала!
— Н-нап-пугала, — проговорил он, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. — Я т-теперь з-заика.
— Я тебе, вот, тормозок собрала, — она протянула пакет. — Шоколад, кефир, печенье.
Что-то тяжеловато для печенья и шоколада. Внутри зазвенело стекло. Алекс вынул две бутылки слабоалкоголки.
— Это нам на сейчас, — проговорила девушка, усаживаясь на обломок пенопласта. — Дай одну. Будешь?
— Буду, — Алекс скрутил крышки на бутылках, сел на траву рядом с Ануш, распечатал шоколадку и сразу же съел несколько кусков.
Налетел ветер, зашелестел в камышах. У берега квакнула лягушка, ей отозвалась другая, высунувшая мордочку из воды. Возле самого поплавка плеснула рыба, как будто насмехаясь над рыбаком. Старик заворчал, собирая снасти.
— Красиво тут, — проговорил Алекс.
— Ага, — кивнула девушка. — Только скучно. Одни отморозки вокруг.
— Ты в Симфере учишься? — Алекс сунул в рот травинку.
— Да, что обидно. Даже обстановку не сменишь. Каждый день возвращаешься и видишь эти рожи.
Сидя вполоборота, она бросала в воду камешки.
— Ты счастливая, — Алекс вздохнул. — У тебя есть дом. Пусть он тебе не нравится, но он твой. Ты можешь жить, как хочешь, и ни за кого не бояться…
— Опять заговорил, как дед, — девушка перевела взгляд, и Алекс прочёл в нём немое обожание. — Что же у тебя случилось такое страшное?
— Я должен буду уехать.
Лицо девушки вытянулось.
— Надолго? — спросила она осторожно.
— Навсегда. Куда, я ещё не решил.
Алкоголь вскружил голову. Захотелось говорить, выплеснуть переживания на эту девушку. Она не поверит, но это уже другой вопрос. Он уже открыл рот, но вовремя спохватился и прикусил язык. Вытянулся на траве, сложив руки на затылке.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — ладонь Ануш легла на руку Алекса, поползла выше, взъерошила волосы.
Алекс перехватил её и поднёс к лицу, рассматривая роспись на ногтях: устрица на лазурном фоне, а в ней — жемчужина. Десять одинаковых рисунков.
— Сама рисовала? Красиво.
— Не хочу, чтобы ты уезжал, — она легла рядом и прижалась к Алексу.
Он поднялся, сел, опершись на руки за спиной.
— Послушай, Аня. Ты отличная девушка, просто замечательная. Не стоит тратить время на такого, как я. У меня ничего нет за душой и вряд ли появится. Я не имею права никого любить, чтобы не подставлять…
— Жить ради будущего глупо. Нужно жить здесь и сейчас, — проговорила девушка, обхватив себя руками.
— Я рад, что мне придется уехать, потому что иначе я привязался бы к тебе, а ты — ко мне…
— Знаешь, а ведь я это уже слышала, — сказала она, поджав губы. — Ты такая хорошая, а я такой плохой, я тебя не достоин, поэтому до свидания. Знаешь, зачем вы все так говорите? Чтобы самим себе казаться благородными!
— Я хотел бы остаться, ты мне нравишься. Представь: из-за тебя дорогому человеку может угрожать опасность. Останешься — так оно, скорее всего, и будет; уйдёшь…
— А почему бы тому человеку самому не решить? — бросила она. — Вдруг он согласится на эту опасность?
— Потому что молод и порывист. Пока опасность кажется гипотетической, её как бы и нет. Но когда появляется… Ты согласна всю жизнь прятаться, как крыса? Ради порыва?
— Да что ж это такое? — она поднялась, прошлась вдоль озера, вернулась. — Во что ты такое ввязался? Сайт ФСБ взломал, что ли?
— К сожалению, нет.
— Молчишь? Ну и молчи, — она встала, отряхнула бежевые брюки. — Мой номер у тебя есть. Захочешь увидеть — звони. До свидания.
— Ануш, — она обернулась, — извини, если сделал больно. Я не нарочно.
— Чаще всего нам делают больно, не желая зла. Желают добра себе — и всё.
Провожая взглядом её прямую, как струна, спину, Алекс снова почувствовал, что теряет. Теряет — и не имеет права удержать.
На всякий случай Хирург приготовил ампулы с обезболивающим: думал, Оленьке будет плохо. Чаще всего адаптация проходила болезненно. Наверное, не стоило раскрывать перед ней карты, потому что она слаба, но что-то подсказывало: так нужно. Слишком часто в его жизни «так нужно» побеждало «мне бы хотелось». В итоге события всегда разворачивались наилучшим образом, но он разучился чувствовать по-настоящему. Утилизатору не нужны чувства.
Теперь стало на одного утилизатора больше, думал он, глядя на Оленьку. Преисполненная воодушевлением, она во второй раз заявила, что хочет сегодня встать.
— Вечером. Подождём ещё немного.
— Подождём, — она посмотрела за окно.
«Радуется, глупая. Радуется интуиции, которая теперь обострится, радуется, что сможет видеть поцелуй смерти, радуется, что ещё быстрее пойдёт на поправку. Но ничего не даётся просто так. Когда она поймёт, чем жертвует, вряд ли скажет мне спасибо».
Странно, что у неё нет синдрома инициированного. Такое бывает, но очень, очень редко. Похоже, эта девушка родилась в рубашке.
— Чего ты так смотришь? — она повела плечами. — Аж холод по спине.
— Жду.
— Когда я начну корчиться в судорогах? Не буду. Сегодня мне хорошо, как никогда. Голова не болит. Вообще. Ну, можно я встану?
Хирург протянул руку:
— Держись. Чего ты такая холодная? Мёрзнешь?
— Нет, — сказала она сосредоточенно.
— Опускай ноги с кровати. Медленно. Вот так. Коснись пальцами пола. Упрись пальцами в пол. Переноси вес тела на пятки. Стопы на полу.
— Да.
Вцепившись в предплечье Хирурга обеими руками, она вдохнула, задержала дыхание, встала и вдруг вскрикнула, плюхнулась на кровать и сжала виски.
— Что случилось? Болит? — Хирург положил руку на её стриженую голову.
— Как будто мир переворачивается. Голова кружится — не болит.
— Вестибулярный аппарат тренировать надо… помнишь, что это?
— Да, — сказала она, скривившись. — Это… в ухе… А вдруг это мозжечок барахлит? И я всю жизнь буду, как паралитик?
— С мозжечком у тебя всё нормально. И с мозжечком, и с мозгом в целом. Умная девочка. Поступай в медицинский.
— Давай ещё раз попробуем? — она посмотрела умоляюще. — Ну, я встану, а ты поддержишь?
— Цепляйся.
И опять всё сначала: она свесила тощие ноги в синих носках и встала. Тонкие пальцы до боли сжали руку Хирурга. Он поддержал Оленьку, обнял за талию — мышцы под её тонкой рубашкой напряглись. Зажмурилась, поджала губы — терпит.
