чудесных физических свойств и обычаев тамошних людей и животных.
<...>
Уже эти особенности <...> проливают яркий свет на основные начала, на которых зиждется весь общественный строй солнечного государства. Социальный принцип, общественный интерес является здесь непреложной основной нормой общественной и частной жизни
<...>
Солнечное государство представляет собой одно большое коммунистическое товарищество..."
Правда, сегодня мало кто из ученых полагает, что Аристоник строил Утопию. Но на Кампанеллу и Мора идеи Ямбула, возможно, повлияли. Хотя я не исключаю, что и на автора мрачнейшего, пугающего "Апокалипсиса" ("Откровения Иоанна Богослова") тоже:
" И Ангелу Пергамской церкви напиши: так говорит Имеющий острый с обеих сторон меч: знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны..."
Попытка построить царство справедливости и счастья - в Пергаме, где престол сатаны... Это, конечно, сильно. И словосочетание "Гелиополис", возможно имеет иной смысл, куда более мрачный, ведь Солнце не только источник жизни, ласковый свет, сияющий всем, без исключения, в равной степени. Это и безжалостный, испепеляющий, космический жар, лишающий разума, "огнь сжигающий", убивающий - вспомним хотя бы миф о Фаэтоне. Или о том, что солнечный бог Аполлон посылал людям не только благие солнечные лучи, но и отравленные стрелы, несшие чуму и холеру.
Да, на севере, в Европе солнце воспринималось, скорее, в первом, живительном значении. Но на юге, в Азии или Африке, с их пустынями, с гибнущими от жары и жажды торговыми караванами? Так что, повторяю, мне лично представляется, что определение "Государство Солнца" несет в себе некоторую двусмысленность.
Повторяю: лично мне представляется. Что, конечно, не является обязательным для других читателей, ведь в субъективности заключается особая прелесть впечатлений от чтения вообще и от чтения утопий, в частности. В самом деле, как можно объективно говорить о всеобщем счастье человеческом, когда представление о счастье у каждого человека своё?
Что до Солнца, то тут, возможно, уместно вспомнить мнение Владимира Проппа - о связи с Солнцем сказочной волшебной страны, "тридевятого царства" (происхождение научной фантастики и утопии из сказки - давно признанный факт):
"Присматриваясь к этому "небывалому государству" еще ближе, мы можем обнаружить, что оно имеет какую-то связь с солнцем. Так, например, в одном тексте мы находим, что герою задано добыть ветку с золотой сосны, "что растет за тридевять земель, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве". Это царство находится на небе, где солнце. "Алмазный дворец, словно мельница, вертится, и с того дворца вся вселенная видна - все царства и земли, как на ладони".
<...>
Еще яснее солнечный характер в других сказках. Герой, например, спасается от преследований змеихи: "...подскакал Иван-царевич к теремам Солнцевой сестрицы и закричал: "Солнце, солнце, отвори оконце!" Солнцева сестрица отворила окно, и царевич вскочил в него вместе с конем".
<...>
Это далеко не единственное упоминание солнца..." (В. Пропп, "Исторические корни волшебной сказки").
Вернемся же к утопиям, старательно описывающим идеальное общество. Да, попыток их реализации было значительно меньше, чем литературно-теоретических описаний. Кроме невнятных предположений о характере уже упоминавшегося пергамского мятежа Аристоника, можно вспомнить разве что несколько попыток хилиастических сект средневековья создать тысячелетнее царство Христово на Земле (например, анабаптистская коммуна в Мюнстере в XVI веке), эксперименты Роберта Оуэна в начале XIX века и неудачные реализации фаланстеров Шарля Фурье в некоторых странах во второй половине XIX века.
Когда заходит речь об утопических государствах, подразумеваются в первую очередь принципы социального устройства, представляющиеся справедливыми (или гармоничными, что, к слову сказать, не всегда одно и то же). Между тем центральным вопросом любого учения об идеальном обществе в действительности является учение о Новом Человеке. Логика тут, безусловно, присутствует: общество состоит из отдельных граждан, и если граждане не будут в чем-то кардинально отличаться от своих предшественников, то и о новом обществе говорить бессмысленно.
Утопические учения новейшего времени от утопий прошлого отличались, прежде всего, тем, что создавались, в первую очередь, внутри реализованного Советского проекта, и потому претендовали на научность - не зря в СССР существовала в вузах даже такая дисциплина "научный коммунизм". Это для того, чтобы отличать теорию строительства марксистского земного рая от коммунизма утопического, под которым подразумевались романтические мечтания, оторванные от реальности. Упрощенная модель последовательного социального прогресса: "первобытнообщинный строй" - "рабовладельческий" - "феодализм" - "капитализм" - "коммунизм" - виделась не схематичной и схоластической, а строго научной, логичной и непротиворечивой теорией. Целью коммунистического общества станет полная самореализация человеческой личности и освобождение труда. Вот что об этом писал Ленин: "Бесплатный труд на пользу общества, труд, который выполняется не для отбытия определенной повинности, не для получения права на определенные продукты, не по заранее установленным и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд без нормы, труд, который дается без расчета на оплату, без условия на оплату, труд по привычке работать на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд как потребность здорового организма". Для нас в этом суждении самым важным является совершенно фантастическая концепция "труда, перешедшего в привычку" и ставшего, в конце концов "потребностью здорового организма". И поскольку для природного человека потребность трудиться отнюдь не является функцией физиологической, на первый план выходит то, о чем я уже писал выше, - необходимость выведения нового человека. Из того, по выражению Ленина и Бухарина, "человеческого материала", который получили революционеры в наследство от старого мира.
В первые послереволюционные годы выведение новой, улучшенной человеческой породы обрело в России крайние формы - в частности, у писателя и ученого Александра Богданова-Малиновского. Его научные работы интересны еще и тем, что совершенно неожиданно выводят на первый план проблему крови.
В любой из старых советских энциклопедий можно прочесть, что Александр Богданов, старый большевик и философ-эмпириокритик, один из создателей и вождей Пролеткульта, был основателем существующего поныне Института переливания крови (организацию этого института поддержали, помимо наркома здравоохранения Н. Семашко, генсек ЦК Сталин и главный идеолог партии - Бухарин). Богданов погиб в результате неудачного биологического эксперимента, поставленного на самом себе.
Сведения энциклопедические ничего особенного не содержат. В частности, не говорится о том, какими причинами руководствовались Богданов и его покровители для создания Института переливания крови и каковы были цели ставившихся Богдановым опытов (последний такой опыт, завершившийся трагически, отнюдь не был единственным). Но вот что писал он сам в 1923 году:
"Благодаря исследованиям английских и американских врачей, делавших многие тысячи операций переливания крови, стала практически осуществима моя старая мечта об опытах развития жизненной энергии путем "физиологического коллективизма", обмена крови между людьми, укрепляющего каждый организм по линии его
