Камп Де - Рука Зеи

Барнвельт хихикнул.

- В моих краях так дрессируют зверей для представлений перед публикой. Когда укротитель екиев находится в клетке со своими зверями, то всегда держит под рукой легкий стул, чтобы держать их подальше, если они вдруг забудут, кто тут главный, и полезут на него. Мимо ножек им никак не пробраться, а просто отнять стул, видно, ума не хватает. Так вот, когда эта холера навалилась на нас, я зациклился на том, что нужен стул. А поскольку никакой мебели под рукой не оказалось, пришлось искать замену.

Зея вздохнула.

- Сказки, кои рассказывают о доблести генерала Сньола, видать, и впрямь былью являются. Скажи, а есть ли у тебя гарем из ньямских девиц сладострастных, как, говорят, полагается человеку заметному в далеких твоих краях?

- Да что ты, и одной-то не успел обзавестись. Слишком много приходится ездить.

Барнвельт пристальным взглядом посмотрел на принцессу. В голове его неотвязно вертелся все тот же образ субъекта в капюшоне с дырками для глаз, который таскает с собой мясницкий топор и после года неземной любви по квирибскому образцу начинает проявлять повышенный интерес к одному из возлюбленных.

Она удивленно подняла брови вместе с антеннами.

- И все же, насколько могу судить я, не находишь ты женщин породою непривлекательной!

- Смотря, каких женщин. Если б у нас в Ньямадзю были такие, как ты я бы давно обзавелся гаремом почище, чем у Соломона.

- Чем у кого?

- Да так, у одного допотопного царя - не обращай внимания, - и он поглядел вниз на екия, который явно не собирался оставлять свой пост. - Я вот думаю: не соорудить ли в конце концов копье из палки и кинжала и не проткнуть ли этого гада сверху... Пожалуй, не стоит - потеряем кинжал и еще больше его раззадорим.

Несколько часов просидели они на своем насесте, тупо таращась на екия, который не менее тупо таращился на них. Барнвельт задремывал, просыпался, потом снова задремывал. Снились ему при этом в основном бифштексы. Потом ноздрей его коснулся какой-то новый запах.

- Вот что заставит монстра сего убраться отсюда подобру-поздорову! объявила Зея, показывая куда-то рукой.

- Ого-го! - воскликнул Барнвельт, посмотрев в ту сторону.

Одна из брошенных ими горящих веток устроила в траве самый настоящий пожар. Снизу поднимались тонкие струйки дыма, под которыми с пощелкиванием и потрескиванием плясали крохотные язычки пламени.

- Заставит-то оно заставит, только мы тоже поджаримся, - заметил Барнвельт.

При виде разгорающегося пожара екий тоже забеспокоился. Огромная бурая башка отвернулась от сидящей на дереве парочки и ненадолго уставилась на огонь. Зверь неохотно пошевелился, еще разок опершись лапами о дерево, словно чтобы убедиться, что добычу действительно никак не достать.

А пожар и в самом деле разгорался. С неожиданным "пумп!" столбом огня занялся кустарник. Горящие листья стремительно взмывали вверх, кружились и опадали обратно на дымящийся дерн.

Екий обошел вокруг дерева, поглядывая на огонь и тревожно принюхиваясь к дыму. Наконец, рявкнув от отвращения, зверь затрусил прочь.

- Выждем еще минутку, - сказал Барнвельт, отвязывая страховочную веревку.

- Но пожар сей...

- Знаю, дорогая. Но будет совсем ни к чему, если этот красавец прискачет обратно и сцапает нас, как только мы слезем на землю.

Он выглянул из-за плотной листвы. Все было тихо, за исключением вздохов прибоя и нарастающего гула пламени.

- Порядок, приступаем к тушению. Ты заливай из чашек, а я буду затаптывать.

- На что тушить ты задумал пламя сие чудотворное? Думается мне, что оно лишь на пользу, ибо отвадит любого зверя недружелюбного, что шатается поблизости.

- А на то, что если начнется настоящий лесной пожар... И думать забудь!

- Но на Фоссандеране...

- Ради всех богов прекрати болтовню и отправляйся за водой! Потом объясню. Если подует с востока, мы просто сгорим к бесу!

Вооружившись толстой палкой, он принялся забивать ею пламя и затаптывать ногами. То количество воды, которое за один раз могла принести Зея из моря, плескавшегося поблизости, казалось смехотворно ничтожным. Но мало-помалу они одерживали верх.

Где-то через час, весь в копоти и саже, Барнвельт объявил, что пожар побежден. После купания в море Садабао и завтрака из ракушек они вновь устремились на запад, удаляясь от побережья и ориентируясь по солнцу.

На третий день, вскоре после полудня, Барнвельт с Зеей вышли из рахского леса на дорогу между Шафом и Малайером. Оба были исхудалые, грязные, оборванные и исцарапанные. Зея несла копье, которое Барнвельт соорудил из подходящего сука, привязав к нему кинжал, на случай новой встречи с екием. Однако пустить это оружие в ход случая так и не представилось. Барнвельт вздохнул.

- Вообще-то, следовало бы теперь шагать дальше на север, но давай-ка лучше присядем - может, поймаем какой транспорт.

Он воткнул топор в землю и тяжело опустился под деревом, прислонившись спиной к стволу. Зея плюхнулась по соседству и тут же положила ему голову на плечо. Он лениво пробормотал:

- У нас, вроде, еще ягоды остались?

Девушка положила на колени свою матросскую шапочку, которую они использовали в качестве мешка. Барнвельт принялся выуживать из нее ягоды, которые по очереди отправлял в рот то себе, то ей.

Одну он внимательно осмотрел и выбросил, заметив:

- От таких у нас живот уже болел. Представляешь, какой мы закатим пир, когда доберемся до города?

- О, еще как представляю! Сперва чудесный печеный унха, обложенный табидом, с тунистом во рту, да полная плошка соусу бетунного...

- И гроздочка этих желтеньких как-их-там-зовут на десерт, и большой кувшин фалатского вина...

- Только не мишдахского фалата - он слишком жидкий, а ходжурского, особенно урожая года Екия...

- Вот про екиев не стоит! Все, что мне от них было надо, я уже получил. Потом буханочку бадра, чтоб вымакать соус...

Она подняла голову.

- Ну и молодчик! Сидит, считай, с коронованною девицей на руках и не может думать ни о чем, кроме утробы своей ненасытной!

- А сама-то что?

- Что это в виду ты имеешь?

- Нет лучшего блюстителя для добродетели, нежели воздержание от пищи. Будь у меня силы, недолго бы ты оставалась девицей!

- Хвастун! Даже тут вопрос пропитанья ввернуть ухитрился! Я-то помню, сколько яств ты тогда проглотил на "Шамборе", и гляжу, что сказанья о прожорливости народа вашего просто-таки бледнеют пред действительностью!

- Между прочим, у нас очень холодно, - заметил Барнвельт.

- Но сейчас-то тебе не холодно?

- И потом мы, по крайней мере, питаемся нормальной здоровой пищей, а не отработанными мужьями.

- Кашьо не трапеза, балда, а торжественная церемония...